Как поступят беларуские редакторы, если их журналиста будут «трогать за лобок»

С большим вниманием следил (уместнее сказать, продолжаю) за конфликтом журналистов и чиновников в России. Официальная реакция в какой-то мере ожидаема — мы (Беларусь и Россия — отождествляю в данном случае) слишком сильно шутили над темой Вайнштейна, чтобы всерьез признать: сексуальное насилие не всегда физически грубо и может быть под носом.

Возможна ли такая ситуация в Беларуси? Не хочется допускать, но допускаю. Реакция? Будет, во-первых, в интересах нашего сотрудника. Мы не станем натягивать его на знамя, чтобы размахивать им в суде. При согласии, разумеется, история будет обнародована и передана юридической службе.

За что можно привлечь к суду? Вот варианты навскидку: во-первых, оскорбление чести и достоинства, во-вторых, хулиганство, в‑третьих, дисциплинарная ответственность. Понятия не имею, удастся ли выиграть, не помню прецедентов.

Что я думаю об акции российских СМИ? Если бы Дума была конкурентна и играла большую роль в политической жизни — это можно назвать эффективным шагом. В нашем случае — корпоративная солидарность.

За всех отвечать не могу. Но если бы о таком стало известно в отношении журналиста TUT.BY, мы, конечно, об этом бы написали и использовали другие способы решить вопрос: заявление в милицию, суд и так далее. Надеюсь, таких поводов не будет. Мне кажется, что беларуское журналистское сообщество в сложных ситуациях с коллегами проявляет солидарность. Достаточно вспомнить историю с Павлом Добровольским. Другое дело, что эффекта особого это не принесло. А вот другой пример, положительный: «Трибуна» и ее манифест по поводу условий для аккредитации журналистов от ФК БАТЭ. Буквально на следующий день клуб изменил условия. Так что, как видим, тут во многом результат зависит от поведения второй стороны конфликта.

В схожей ситуации мы бы тоже отказались от коммуникации с чиновниками, которые покрывают коллегу, которого должны были бы лишить защиты и должности. Нам кажется, что проявление солидарности — это очень важно, потому что в ситуации не так уж хорошо работающих легальных механизмов надо использовать доступные общественные: называть зло злом, защищать жертв и оказывать им поддержку. Право женщины быть человеком, а не объектом — безусловно, и если об этом надо напоминать бойкотом, придется выбирать бойкот.

Наш журнал не пишет новости о политике. Но это не значит, что мы бы не поддержали коллег. В случае со Слуцким — несправедливость очевидна, комиссия по этике пренебрегла доказательствами и оправдала харассмент. Это совсем не значит, что беларуские журналисты не сталкивались с сексуальными домогательствами. В данной ситуации стоит быть на стороне коллег, ведь завтра на месте жертвы можешь оказаться ты сам. И это не зависит от пола.

Такие истории отвратительны. Использовать власть и авторитет, чтобы получить секс, — насилие. «Имена» пишут о социальных проблемах и ищут решения. В похожей ситуации мы бы делали проблему публичной, поэтому солидарны с российскими журналистами и редакциями, которые объявили бойкот «рукосую».

Прошедший год с флешмобами от #Янебоюсь сказать до #MeToo показал, что есть кое-что хуже самого факта харассмента. Это реакция общества на его оглашение. Виктимблейминг и мизогиния только кажутся чуждыми заимствованными терминами, а ведь это наша реальность: «Врушка, хайпануть решила», «Если было — значит, сама захотела», «Мне бы внимание такого мужчины только польстило…». На мой взгляд, в этих реалиях не должно удивлять, что женщины, которые пережили домогательства или насилие, молчат годами, пока количество инцидентов не увеличится, и молчать станет невозможно. Им стыдно за то, что с ними это произошло, за свою реакцию на то, что случилось. Мне запомнилась цитата Фариды Рустамовой:

«Почему я не смогла отреагировать в тот момент резко, почему я не смогла наорать на него, ударить его. Другой человек, может быть, бросил предметом, а я просто стояла как облитая говном и не могла сдвинуться с места. Меня мучило, что на записи слышен мой жалкий лепет — «че вы руки распускаете, это пипец». Примерно то же я слышала от своей подруги-журналистки. Ее бывший руководитель, как и многие, считал, что приобнять/прихватить/скабрезно пошутить — это норма. Помню, она рассказывала, как цепенеет от стресса и стыда за собственное вялое: «Мне неприятно то, что вы делаете».

Один из аргументов скептиков: презумпция невиновности (факт домогательства действительно трудно доказать, если не было свидетелей) и то, что обвинение в харассменте может стать инструментом манипуляции. На мой взгляд, мизерный процент женщин намеренно согласится вписать в свою биографию факт домогательства, зная, какой фидбэк даст общество (пресловутое «сама виновата»), опасаясь потери должности и/или преследований. Пока сексуальные домогательства невозможно пресечь законом, огласка и синергия — единственный, на мой взгляд, способ бороться за перелом ситуации.

Думаю, осознание возможного репутационного ущерба компенсирует для некоторых недостаток воспитания и этики. И заставит держать себя в руках, а сами руки — подальше от чужих частей тела, не согласных на пальпацию. Как редактор женского раздела tut.by, как журналист и как женщина, я всегда на стороне жертвы и поддерживаю ее право голоса.

Ну, вообще наши депутаты и чиновники бегают от журналистов, а не пытаются с ними сблизиться. А аккредитация в парламент — это такая странная штука, потому что аккредитованный журналист не может вот взять и просто так прийти в парламент на сессию, нужно еще предварительное подтверждение каждого посещения получить. Это унижение журналистики. Если журналист столкнулся с любым нарушением закона, ему нужно об этом писать и говорить. А то такой он журналист. Солидарность важна, но формы солидарности могут быть разными, иначе можно самоудалиться и — ничего. Если бы подобное случилась в нашей стране, мы бы подумали, как довести дело о харассменте до уголовного. Отказываться от аккредитации в парламенте — красивый жест, но в нашем парламенте еще и бессмысленный. Вот недавно «Трибуна» отказалась от аккредитации на матчи БАТЭ из-за странных условий, ее поддержал БелаПАН, а «Прессбол» — нет. БАТЭ изменил условия, то есть это подействовало или не это, а грамотные материалы, которые показали, в чем БАТЭ нарушает закон о СМИ.

Журналистское сообщество просто обязано реагировать на все случаи домогательства к коллегам, которые становятся известными. В этом и заключается журналистская солидарность — в защите коллег от любого нарушения наших прав, особенно если это касается сексуального преследования. Если бы о случаях домогательства стало известно в Беларуси, Беларуская ассоциация журналистов однозначно требовала бы расследования и привлечения того или иного чиновника, бизнесмена, политика или кого бы то ни было к установленной ответственности. Беларуская ассоциация журналистов всегда готова прийти на помощь коллегам. Это и юридическое консультирование, и составление необходимых обращений в государственные органы. Но самое главное в этой ситуации, на мой взгляд, — это привлечение внимания к проблеме, которая с каждым годом становится все более актуальной.

Я думаю, самый лучший ответ журналистского сообщества — это по-настоящему коллективное обращение с требованием расследования. Так, например, как у нас было, когда посадили Антона Суряпина в тюрьму или когда избили Павла Добровольского — журналисты собрали несколько тысяч подписей и вместе требовали от властей вмешательства. Если обращается кто-то один, а другие молчат — никакого результата не получается.

Что до комиссии по этике, то наша вряд ли бы вообще рассматривала эту ситуацию. Потому что это кейс не для журналистской комиссии по этике, а для думской комиссии по этике и органов уголовного преследования. Тут не в этике журналиста нужно разбираться, а в правовой оценке действий депутата. Такое мое мнение.

Но я не припомню в нашей практике случаев про домогательства. Большинство дел — это дела о защите чести и достоинства и другие.