Журналист из Нагорного Карабаха: После задержания Лапшина к нам приехали блогеры из 11 стран мира!

— Во многих постсоветских странах после развала СССР и прежние Союзы журналистов остались, и появились новые  журналистские организации. Союз журналистов Арцаха что из себя представляет?

— Наш Союз журналистов был создан в 2001 году и называть его преемником Советского Союза не приходится, но по сути — он такой же, какой была местная журналистская организация в советские времена. Но наша действительность сейчас другая. Параллельно в Арцах существовала еще одна журналистская организация «Сцепанакертцкий пресс-клуб», но сейчас он не работает — председатель уехал в Ереван. В нашей организации 87 журналистов.

—  Что вы имеете в виду под другой действительностью — независимость?

— Непризнанность Карабаха. Если не признают республику, то не признают и существующие там организации. Соответственно, мы не можем участвовать в международных журналистских проектах, получать гранты и так далее. Тот же «Сцепанакертский пресс-клуб» считался филиалом «Ереванского пресс-клуба» и такую ​​возможность сотрудничества с международными организациями имел. Мы — структура исключительно местная и поэтому не признаны, как и наша республика.

А еще не нужно забывать, что наша республика живет в условиях войны. Она не объявлена, но боевые действия у нас происходят регулярно.

Все вместе тянет за собой финансовые сложности. К примеру, мы несколько лет тому основали свою журналистскую премию. Там были разные категории: «Лучший молодой журналист», «Лучший политический обзор», «Лучший экономичный материал» — в разные годы были разные номинации. В течение года мы отслеживали публикации во всех СМИ, а затем проводили вознаграждение. Это была грамота и небольшое денежное поощрение. Но последние несколько лет премию не вручаем, потому что нет средств. Мы — структура общественная, все делаем на общественных началах.

— Неужели причина только в отсутствии средств? Полагаю, и без денежного вознаграждения признание коллег важно.
— В составе организации 87 журналистов, но половина из них из-за возраста не работают. И СМИ у нас не так много: один телеканал общественного телевидения — работает 4 часа в сутки, общественное радио — тоже работает 4 часа в сутки, одна республиканская газета, которая выходит трижды в неделю. Есть ведомственные и партийные газеты. Была одна интересная интернет-газета, но некоторое время назад закрылась — редактор переехал в Ереван и проект перестал существовать. Как видите, особенно для журналистов работы у нас нет. Поэтому кто-то поменял профессию, кто-то из журналистов пошел служить в армию. Большинство журналистов работают в пресс-службах — армии, полиции и так далее. К примеру, я возглавляю пресс-службу Генпрокуратуры. Работа в государственных структурах гарантирует стабильную работу и зарплату. Но, согласитесь, работа в ведомственной или партийной газете — это все же не журналистика.

Отдельная категория — наши журналисты, работающие для армянских или российских СМИ. Я 14 лет сотрудничал с одной армянской газетой, довольно популярной по нашим меркам, но последние три года прекратил сотрудничество. Причина банальна — очень много пишешь и очень мало получаешь. Это приводит к тому, что журналисты, которые уже много лет отработали, сделали себе имя в профессии, вынуждены были перейти на другую работу, с журналистикой не связанную.

— Я так понимаю, первейшая проблема — в непризнанности республики?

— Да, это сильно влияет на состояние профессии. Вы же понимаете: чем более активная в стране политическая жизнь, тем более активная и жизнь журналистская. А добавьте сюда тот факт, что мы постоянно живем в состоянии, приближенным к военному. Войны как бы и нет, но постоянно возникают какие-то конфликты, кого-то ранили, кого-то убили. И так с 1991 года. Тогда мы служили, а сейчас в армии служат наши дети и внуки. Мы уже столько времени живем в этом напряжении — поколение целое за это время выросло. Соответственно, мы сами хорошо осознаем, что не обо всем можно писать.

Кстати, один факт, который вас может сильно удивить — за 25 лет у нас только один раз судили журналиста. Дали условный срок. И то, там было недоразумение между журналистом и тогдашним премьер-министарм. У нас нет преследования журналистов. И это не потому, что у нас власть так уже журналистов любит — нет. Все проще — а где писать? Негде. Нет таких СМИ, где можно критиковать.

— Так у вас вообще не бывает критических материалов ?!

— Критика бывает, но … Вот, были у нас когда-то две настоящий оппозиционные газеты «Десятая провинция» и «Дэмо». Они выдавались под эгидой «Пресс-клуба», через него получали финансирование от Фонда Сороса. Жаль, хорошие были газеты, интересные. Мы хотели, чтобы они продолжали работать, чтобы была критика, интересовались причиной их закрытия, но руководитель «Пресс-клуба» уклонился от объяснения причин, почему закрыли. Сказал только: «Так надо». Думаю, финансирование прекратилось …

— Но это не объяснение того, почему в других, местных СМИ практически нет критических материалов.

— Знаете, когда тебе столько лет угрожает внешний враг, то перед всем народом стоит другая задача. Она консолидирует, в таких условиях практически невозможно стать оппозиционером. Нет, критика бывает, я сам иногда пишу критические материалы. Но я критикую не в общем государственную структуру, а отдельные детали. Ведь они (чиновники) тоже не виноваты, что так вот оно все работает. Если бы мы (Арцах) были членами каких-то европейских или хотя бы СНГ-овских структур, то у нас были бы определенные обязанности. А так — никаких обязанностей у нас нет. Нет, мы не живем вне закона. У нас и Конституция принята, которая соответствует международным стандартам, и другие законы. Но закон существует для того, чтобы его иногда нарушать. И о таких нарушителяхй мы пишем. А так в критике даже нет необходимости.

— В здоровой и обоснованной критике всегда есть необходимость…

— В том плане нет необходимости, потому что все заняты противостоянием Азербайджану. Все средства направлены туда. Мы не можем распыляться на внутренние разборки. Поэтому у нас и в парламенте так же — хотя там и 6 партий, но считай, что это одна партия с разными названиями, разногласий между ними практически нет ни по каким вопросам. В республике есть одна оппозиционная партия, но в парламенте ее представляет только один депутат. Соответственно, он один против остальных 32 депутатов ничего сделать не может. А если нет сильной политической оппозиции, то и мы оппозиционными стать не можем. Ни журналисты, ни общественные организации.

Пример: у нас около 200 общественных организаций. И когда началась четырехдневная война (март 2016 года), то все они  проявили сверактивность — помогали как и чем могли. Но когда дело касается политики, то никакой активности не проявляет ни одна. Чтобы программу властей покритиковать или еще что.

— И все равно я не понимаю стремления журналистов сознательно обходить острые темы…

— Смысла нет. Если есть общий враг, когда материальные, и моральные, и духовные средства направлены на борьбу с этим врагом, то такая оппозиционность, критика власти выглядит даже аморальной. Да, и против чего выступать?

— Возьму в качестве примера Беларусь: можно выступать против несменяемости власти…

— Чтобы не очень углубляться, отвечу просто: власть формируется не здесь, поэтому влиять на этот процесс мы не можем. С другой стороны — у нас неплохой президент, его любят. Он всегда пешком ходит на работу, встретишь на улице — поговорить можно запросто. У нас маленькая страна — все знают друг друга. Ну и еще, для нас нет разницы, кто президент. Для нас главное, чтобы он решал вопросы. Я против несменяемости власти. Но, по большому счету, какая мне разница, кто у нас президент, кого поставит Ереван здесь управлять, если наш вопрос (признания и возврат территорий) не решен? Хорошо уже то, что действующий президент — местный, знает наши реалии и всегда готов выслушать нас, попасть к нему на прием может каждый.

- В вопросе власти так все завязано на Ереван?

— А как иначе, если до 80 % нашего бюджета (если не больше) формируется за счет помощи из Армении? Из-за непризнанности мы не можем свободно с другими странами торговать, сюда не идут иностранные инвесторы. Поэтому я и говорю, какая разница, кто сейчас у власти. Да, есть несколько достойных кандидатов в президенты. Но что изменится, если вместо одного будет другой?

Мы не можем сказать, что те, кто сейчас у власти — враги народа. Может, они немного и воруют, но воруют все! Советское мышление еще живет в нас.

— Вам становятся известны факты коррупции какого-то чиновника: возможно ли провести журналистское расследование, а сможете ли вы опубликовать собранные факты?

— Если только в социальных сетях. Другое дело — в выявлении самих фактов коррупции. Не подумайте, что я какой-то там провластный, но у нас сейчас нет коррупции. Ранее, до 2007 года, все были коррумпированы. Сотрудник ГАИ останавливал ни за что, и ты должен платить. Теперь он боится взятку брать. То же и в суде, и в прокуратуре. Причина проста — все боятся потерять работу. Зарплаты им сильно подняли — получают больше тысячи долларов, в то же время минимальная зарплата около 120 долларов. Кто хочет потерять при такой разнице хорошую работу? Если мне станет известен какой-то факт взяточничества или коррупции, то я просто напишу об этом в своем Face­book, мой пост перепечатают все армянские СМИ и через день этот человек будет безработным.

— А у вас проблем не будет? Вдруг у этого чиновника родственник в Генпрокуратуре работает, и его попросят по-свойски наказать писаку?

— Не сможет ничего мне сделать. В 2015 году мы с сыном задумали открыть свой телеканал. Но председатель комиссии, который выдает лицензию на вещание, потребовал от моего сына за лицензию взятку. Мы с сыном об этом в соцсетях рассказали. Меня пригласил к себе президент, спросил, есть ли доказательства требования взятки? Ну, какие доказательства, только слова, которые я не записал даже. Поэтому дела не заводили, но чиновника того с должности сняли. Это можно считать расследованием?

— Ну, не совсем…

— По правде, провести настоящие журналистское расследование у нас нет возможности. Прежде всего потому, что получить необходимую информацию из каких-то ведомств очень сложно, они очень закрыты. Тебя не пошлют, но не дадут нужную информацию, дадут отписку.

— Как я понял, большую роль играет и самоцензура?

— Поймите нашу ситуацию: как только в местных СМИ и даже в соцсетях появится критика чиновника, решений власти или чего-то еще, то это сразу подхватят азербайджанские СМИ. И не только перепечатают наше, но и добавят столько и такого своего, что в следующий раз подумаешь: «А стоит ли это опубличивать?» И вместо того, чтобы о чем-то таком писать, обращаешься напрямую к чиновнику.

У меня такое не раз было: шел к чиновнику и говорил: «Это ты делаешь неправильно. Если не исправишь — напишу, и это появится во всех армянских газетах «. И ошибки исправляли. Что более важно: написать или ошибку исправить? Мне кажется, второе. Поэтому и может сложиться впечатление, что журналисты у нас здесь инертны, а журналистика слабая. Есть хорошие журналисты, талантливые. Другое дело — стимул. Смотрите: наша республиканская газета в начале 1990‑х годов выходила почти ежедневно тиражом 100 тысяч экземпляров. Сейчас 620 штук выдается три раза в неделю. Это уже даже не республиканская газета! А что такое 4 часа вещания в сутки для телевидения или радио? Причем, даже своего канала нет: отключают армянское общественное телевидение и 4 часа идут местные программы. То же и с радио.

У нас есть 7 или 8 своих FM-станций, но это обычные музыкально-развлекательные станции, журналистики там нет. Они даже блоки новостей не вставляют между песнями. Говорят, не имеют средств на содержание дополнительного человека для этого. Причина понятна — существуют ли они за счет рекламы, а сколько той рекламы может быть в непризнанной стране, где свой бизнес из-за этой непризнанности развивается слабо, а иностранных инвесторов нет?

— Как специальность журналистику у вас преподают?

— Да. Есть соответствующая специальность в университете. Точнее, отдел журналистики на общелитературной кафедре. Ежегодно около 10 молодых журналистов выпускаются. Но им негде работать. Отдел журналистики на кафедре существует 17 лет. За это время образование журналиста получили около 280 человек. А где им работать? Сегодня даже 20 новых журналистов не найдут себе работы в Арцах.

— И так говорят, что журналистика умирает, на смену приходят блогеры, а у вас ситуация еще хуже…

— Ситуация действительно сложная. Семинар провести и то очень сложно — помимо армянских коллег мало кто к нам доезжает. У нас нет партнерских связей на официальном уровне ни с одной журналистской организацией. Даже организации, к примеру, из Беларуси и России не хотят с нами иметь отношений, чтобы не было недоразумений с Азербайджаном. Он может много ненужных никому проблем таким организациям создать.

Что касается блогеров… После задержания Лапшина к нам приехали блоггеры из 11 стран мира. Семинар здесь у нас был, они, надев каски и бронежилеты, на передовую ездили. А я после им говорю: «Жаль, что вы не журналисты». А они мне: «Мы все журналисты, но теперь стали блоггерами».

В последнее время в блогосферу лезут непрофессионалы, а это плохо влияет и на журналистику, и на блогерство. Настоящая же журналистика не умрет. Сегодня все имеют доступ в интернет, но тот же The Wash­ing­ton Post по-прежнему миллионными тиражами издается. Это означает, что настоящая журналистика жива и будет жить.

Блогер Лапшын: «У Баку мяне хацелі забіць, але ў Менску было горш»