«Это был КГБ». Большой разговор с фотожурналистом Александром Васюковичем о работе в Украине, СИЗО и эвакуации из Беларуси

Известный белорусский фотожурналист Александр Васюкович покинул Беларусь с помощью BySOL. Автор БАЖ встретился с Александром в Варшаве и поговорил о том, как изменилась жизнь фотографа после протестов, о работе в Украине, о задержании и о том, как быть по другую сторону в зале суда.

Александр Васюкович. Фото: Face­book

«Все нужно начинать с нуля. Но это лучше, чем сидеть в тюрьме»

Мы встречаемся с Александром в одном из варшавских кафе на правом берегу Вислы. Он заходит в шляпе и солнечных очках. Заказывает американо, говорит «дзенькуе» и мы начинаем разговор.

— Саша, как дела?

— Только приехал. Я прибыл в Варшаву в воскресенье в 4 часа утра. Поэтому пока отоспался, отошел, поискал квартиру. Пока остановился у друзей. Я еще даже ничего не узнал о работе.

В январе 2024 года Александр Васюкович был приговорен по части 1 статьи 342 УК Республики Беларусь к 3 годам домашней «химии» — ограничению свободы без направления в исправительное учреждение.

— Чувствуешь себя в безопасности?

— Я чувствовал себя в безопасности, когда уехал из Минска. А когда оказался в Евросоюзе, все тревоги сразу рассеялись. Хотя, скорее всего, немного откатится, потому что здесь будет много чего нового, начинать с нуля. Но это все равно лучше, чем сидеть в тюрьме.

— Было ощущение, что ты тот человек, который будет в Минске до конца. Трудно ли было принять решение уехать?

— Я сидел в Минске до последнего. Я не хотел уезжать из Минска. Он мне нравится, я люблю Минск. На многое я мог бы закрыть глаза, кроме того факта, что у нас время от времени не до законов.

— Ты, человек с камерой, чувствовал ли себя в безопасности на улицах города? Изменился ли Минск за последние годы?

— Город изменился. Он не то чтобы стал пустым, он стал стерильным. Все ходят, все одинаковые, никто ничего не говорит. Люди как жили, так и живут. За то, что ты ходишь по улице с камерой, меня ни разу не задержали, никто даже вопросов не задавал.

Но все равно понимаешь, что ставишь себе слишком много рамок, самоцензуры, куда можно ходить с фотоаппаратом, а куда лучше не ходить.

«Я не хотел делать проекты в Минске, чтобы никого не подставить»

— Ты что-нибудь снимал за это время? Может быть, есть новые проекты?

— Я тогда мало снимал, я не хотел делать проекты в Минске, чтобы никого не подставлять и не подставлять себя.

— Ты снимал похороны Алеся Пушкина. Помню, насколько напряженной была ситуация накануне. Было ли это безопасно для тебя?

— Там была милиция. Но я снимал исключительно для себя. Если бы я предложил это кому-то, никто бы не захотел это публиковать. И если бы я разместил это где-то кроме своего Инстаграма, меня бы вычислили. Хотя я принял меры, чтобы меня невозможно было отследить. Тем не менее, я считал, что раз я здесь, то я пойду, потому что меня очень возмутила эта смерть.

— Что для тебя было самым трудным за эти почти три года, после того как начались погромы редакций и эмиграция коллег?

— Ожидание: придут за тобой или нет.

Так получилось, что я не мог сидеть спокойно по зову сердца. Я ехал из Минска в Украину через Варшаву, и каждый раз все могло закончиться так. Сейчас я понимаю, что это был не очень правильный выбор. Возможно, я не ценил свою свободу так сильно, как следовало бы. Но лучше учиться на своих ошибках, если не на чужих.

— Ты имеешь ввиду, что поездки в Украину могли способствовать твоему аресту?

— Да, я думаю, что это и поспособствовало. По возвращении из последней поездки меня очень долго допрашивали на границе. Потом меня отпустили и я поехал домой. А через две недели пришли с обыском.

«Больше интересовались моей работой в Украине»

— Как это было?

— Кто-то звонил в дверь, пока я еще спал. Но я не вставал. Потом мне позвонили на мобильный и сказали подойти в комитет [КГБ – прим. БАЖ] и поговорить. Я согласился. Когда я собрался и открыл дверь, мне показали удостоверение. Это был КГБ.

Со мной все разговаривали очень вежливо. Обыск был проведен очень культурно – ничего не разбрасывали, никто не угрожал и не бил. Но это все равно не очень приятно.

Александр Васюкович в Украине. Фото: с сайта mediazonaby.com

— Что они сказали?

— Что проводят обыски по большому делу, которое было возбуждено 9 августа 2020 года, о массовых беспорядках. Показали постановление следственного комитета на обыск.

— Интересовался ли КГБ вашим фотоархивом?

— Их больше интересовала моя работа в Украине. Они взяли блокнот с записями, компьютер, диски и флешки, которые были дома. А также оригиналы распечатанных фотографий из моего проекта «Фото на память», которые находились дома. Но потом все вернули.

К ним попала небольшая подборка опубликованных фотографий, с которыми я работал для отправки на конкурсы и выставки.

— Ты сразу понял, что окажешься в СИЗО?

— Не сразу. Но я думал, что, скорее всего, будет именно так.

Сначала я был на Окрестина. А потом мне предъявили обвинение по статье 342 часть 1 на основании фотоснимков, которые я делал, стоя на проезжей части.

— Родственники просили журналистов не писать о твоем задержании. Почему вы выбрали эту тактику?

— Мы с адвокатом решили, что для нас самое главное — выйти на домашнюю «химию» или на «химию» с направлением. Потому что я не видел смысла сидеть в тюрьме из-за принципов.

Я не знаю, помогло ли это. Но я не хотел, чтобы это [публичность] стало поводом для показательного процесса.

— Как и с кем ты сидел в камере?

— Сначала я заехал на «Шанхай» и пробыл там около месяца. А потом эту часть тюрьмы закрыли навсегда, потому что там очень большая плотность людей на камеру. Нас всех перевели в другие камеры. Я оказался в камере с парой человек, с которыми был на «шанхае». В новой камере политические составили 40 процентов. Вторая по численности группа — те, чьи статьи связаны с наркотиками и мошенничеством.

— Как вы проводили время в камере?

— Я читал книги, рисовал. У нас даже был телевизор, но мне не очень нравилось его смотреть. Поначалу меня все это немного раздражало. Но многим он помогал, как мне помогали книги. А потом я привык.

Я читал там все: от художественной литературы, Керуака, Паланика и Сэлинджера, до книг Стивена Хокинга и Махатмы Ганди. Я немного рисовал на тюремную тему, немного перерисовывал портреты людей из книг, например, Ганди, Хантера Томсона. В камере можно было погулять, заняться физическими упражнениями. Я старался делать их хотя бы через день или два.

— Письма к тебе доходили?

— Письма приходили только от близких людей. И от подруги в самом начале пришло два письма. Потом они остановились. Все писали, что грустят и надеются на лучшее. Я отправлял картинки, которые я рисовал.

13 дней в карцере

— Отношение к тебе в СИЗО было как к политическому?

— В СИЗО на Володарке к людям относятся гораздо лучше, чем на Окрестина. Но есть одна история. Один из конвоиров взял за систему писать на меня рапорт, будто я сплю, когда это нельзя, хотя я этого не делал. Мне все говорили, от сотрудников до сокамерников, что это надо признать и дадут [наказание] по минимуму, говорили о трех сутках в карцере. В результате начальник тюрьмы посмотрел мою статью и дал мне 17 суток. В остальном я не видел никакой разницы в том, что ко мне относились как к политическому.

— 17 суток карцера — как это?

— Слушай, ты все время сидишь и загоняешь себя. Если у вас тревожное расстройство, это не очень интересно. Ты начинаешь видеть рисунки из пятен на стенах. А если в карцере узнаешь, что у тебя суд через 10 дней, это вообще не очень приятно. Ты ничего не можешь делать, кроме как сидеть и думать о том, что произойдет.

Но здесь еще и история об отношении к политическому. Я написал заявление начальнику санчасти, что перед судом чувствую себя очень плохо в психическом состоянии. Я просил, чтобы меня выпустили из карцера за два дня до суда, и если меня приговорят к колонии, то я вернусь туда. Они пошли мне навстречу. Это время я провел в спокойной обстановке в камере со знакомыми людьми, готовясь к суду.

В результате я провел в карцере 13 дней.

Суд над Александром Васюковичем в сентябре 2020 года. Фото: «Радыё Свабода»

— Расскажи мне о дне суда. Ты много раз снимал судебные заседания и людей в клетках. Как там было на той стороне?

— Это сильно отличалось от того, когда я снимал в судах. Была толпа, весь этаж был занят. Мы толкались, чтобы войти. И тут буквально пришли только мои родители. Никто не снимает, никого нет.

— Из-за этого было обидно?

— Нет, а почему обидно? Большинство моих друзей давно уехали. Никто не хочет рисковать, и я это прекрасно понимаю. Людям лучше не отсвечивать, если они собрались мирно пересидеть в Беларуси. Поэтому ни о какой обиде не может быть и речи.

Обвинительное заключение зачитывалось 40 минут. Поэтому продолжение было на следующий день.

— И что они там читали все эти 40 минут?

— Что я много раз ходил по дороге.

— Это все за 9 августа 2020 года?

— Нет, по многим эпизодам.

— Изначально вами заинтересовались из-за ваших поездок в Украину, а потом появилась статья о вашем участии в массовых беспорядках?

— Когда я ознакомился с материалами дела в суде, то увидел, что основанием для моего задержания стали оперативные данные о моем предыдущем сотрудничестве с независимыми СМИ. То есть я узнал об этом не сразу.

«Мне хотелось просто съездить на Ислочь с палаткой»

— В СИЗО ты провел в общей сложности около трех месяцев. Насколько ты выпал из информационного пространства за это время? Было ли ощущение, что за это время что-то изменилось?

— Я находился на Окрестино и в СИЗО без пяти суток в течение трех месяцев. Когда вышел, ничего не изменилось. В тюрьме хоть и немного криво, но видно, что происходит в мире. Об этом расскажут с другой стороны, но можно разделить надвое.

— Были ли у вас проблемы со здоровьем в СИЗО или после него?

— В СИЗО у меня случился приступ пародонтита на переднем зубе, который я не вылечил, покидая Варшаву [после возвращения из Украины]. Когда я ждал очереди в Минске, меня схватили. И что я могу сказать? Мне вылечили этот зуб в СИЗО. Я был у стоматолога четыре раза. Он как будто понял, как мне больно, и сделал этот зуб. Потом я проверял, нужно ли что-то переделывать, но они сказали, что все в порядке. Да, нужно было подождать определенное время — это не так, как вы написали и сразу попали к стоматологу.

К счастью, в плане здоровья я ничего не потерял, думаю, хотя и не проверял.

Александр Васюкович. Фото: «Наша Ніва»

— Когда ты вышел, что ты сделал сразу?

— Я обнял всех, кто пришел, и мы пошли домой. Вечером мы пошли в бар.

— Срок, который ты получил, совпал с тем, что просил прокурор?

— Да. Мы просили меньше. Но в итоге дали 3 года домашней «химии».

— Когда огласили приговор, были ли у вас мысли, что вам пора уезжать?

— У меня были такие мысли, как только я попал на Окрестина, что мне надо уезжать, когда выйду, и пофиг, что будет.

Но за то время, пока я был на свободе и ждал своего отъезда, эта уверенность, наоборот, теряется, и ты уже не уверен, что сможешь найти работу, как будешь жить и так далее.

— Ты долго ждал, чтобы уехать?

— У меня не было паспорта. Его забрали во время обыска и могли вернуть только после того, как приговор вступит в силу. И я подал апелляцию, чтобы успеть кое-что сделать. После вступления приговора в силу я не сразу нашел свой паспорт. Потом его пришлось поменять. Поэтому все затянулось довольно надолго.

— Было ли прощание с семьей, друзьями и местами?

— Я просто хотел поехать с палаткой на Ислочь, одно из моих любимых мест. Я сделал это. Незадолго до выхода на маршрут я был один дома. Поэтому собрался и пошел.

«Пока я как слепой котенок»

— Какие планы на ближайшее будущее? Может быть, хочешь отдохнуть?

— Я заколупался отдыхать в Минске! В планах на ближайшее время снять квартиру в Варшаве и выяснить, что с моей работой, которая была у меня до того, как я попал в тюрьму.

Фото Александра Васюковича. Снимок с сайта vasukovich.com

Я хотел бы продолжать снимать то, что снимал, и что мне интересно, – это война в Украине и борьба украинцев за свою независимость, цена, которую они за это платят. Но я пока не знаю, как это сделать. Если у тебя есть зарплата, ты можешь накопить денег и пойти снимать свои проекты. Но теперь все новое. Я пока как слепой котенок: намерения есть, но я только узнаю, как конкретно это сделать. Поэтому буду благодарен всем за любую помощь.

Я фотограф-документалист — это то, что я умею. Я умею чинить мотоциклы Hon­da Transalp, как у меня (смеется). Мне нужна работа, чтобы оплачивать счета и поехать в Украину. Ну мне деньги нужны на первое время, пока не найду работу.