Андрей Бастунец: “Пепел Клааса стучит в мое сердце”

Личное дело БАЖ

Андрей Бастунец родился в Минске в 1966 году. Закончил юридический факультет БГУ. В журналистике с конца 1990‑х. Заместитель главного редактора газеты “Фемида-NOVA” (1997 – 2000). Эксперт Центра правовой защиты при БАЖ (с 1998 года) его руководитель (с 2010 по 2015 годы). Автор и ведущий программы «Имею право» телеканала «Белсат» (Польша) (2008 – 2011). Преподаватель Европейского гуманитарного университета (Вильнюс, Литва) (2008 – 2013 года). С 2015 года — председатель ОО «Белорусская ассоциация журналистов».

Автор стихотворного сборника «Доказательства движения» (2016) и двух альбомов собственных песен.

Женат. Имеет сына.

Через «слесарные тернии» — к звездам

«… Проходя через контроль, иностранец заметно нервничал. Это вызвало подозрения у прапорщика Г. Шевченко. «Туристу» было предложено пройти в специальное помещение для более тщательного осмотра его вещей. Опытный контролер не ошибся. У гражданина одной из капиталистических стран была изъята искусно замаскированная партия идеологически вредной литературы.

Это всего лишь один из случаев проявления высокой бдительности пограничниками контрольно-пропускного пункта. Служебное мастерство отличает здесь офицера С. Колосова, сержанта К. Трубленкова, младшего сержанта А. Бастунца…. »

Точности ради надо заметить, что солдаты срочной службы не проводили досмотра граждан. Мы проверяли, не пытается ли враг нелегально проникнуть в Советский Союз под вагоном или на нем (я служил на железнодорожном КПП «Ленинакан» на армяно-турецкой границе). Самая же «ответственная» часть доставалась офицерам и прапорщикам.

Вспоминается, как однажды у нас случилось ЧП: прибыл спецсостав «граждан капиталистических стран», большинство из которых — пожилые американцы. Это были любители Жюля Верна, которые «зафрахтовали» поезд для путешествия по маршрутам, описанных писателем. Естественно, ориентировка на них уже была в отряде и можно только представить, что там творилось. Американцы! У нас! (Надо сказать, что пассажирские поезда через КПП Ленинакан ходили всего пару раз в неделю, и американцев здесь, кажется, не бывало). “Трясли” всех. Но один из пассажиров привлек внимание, и им занялись с особой  тщательностью. Даже проверяли внутреннюю подкладку чемоданов — просто разрезали ножом и выпотрошили все. Но — тщетно. Что ж, извините, езжайте дальше, граждане иностранцы, — по маршрутам Жюля Верна.

— Ты отслужил, вернулся с публикациями в СМИ … И тут Остапа понесло? ..)

— Ну, если и понесло, то поначалу не туда. Когда снял кирзачи, продолжил учебу на юрфаке. Потом работал юристом в коммерческих организациях. Занимался, среди прочего, авторским правом и смежными правами. Даже ездил с «Песнярами» в Москву консультировать их при заключении договора с крупной музыкальной компанией. Представляешь, поднимаешься на телебашню “Останкино” в лифте вместе с Александром Демешко (он уже не играл в составе) и Владиславом Мисевичем —  музыкантами легендарного коллектива, а за столом переговоров видишь бывшего ударника группы «Автограф» Виктора Михалина, который был знаком по фото с обложки пластинки, запиленой иглой проигрывателя!

Правда, несмотря на всю мою эйфорию, заключению контракта я только помешал. Выяснилось, что «Песнярам» предложили сразу два контракта — один на запись альбома с компанией звукозаписи, а второй — на его «отработку» с концертным агентством. Эти компании юридически, помимо названия, ничего не связывало. На что я и обратил внимание. Теоретически могло случиться, что ансамблю пришлось бы «за так» ездить по России, независимо от того, будет ли альбом выпущен (ведь во втором контракте о диске даже не упоминалось). Музыканты «Песняров» (Владимир Мулявин тогда отошел от активной работы) подумали и отказались. После чего на несколько лет стали персонами нон-грата на российском телевидении. Но через пару месяцев случился финансовый кризис 1998 года и звукозаписывающая компания обанкротилась. Кому кризис, а я смог вздохнуть с облегчением.

К этому времени я уже стал печататься в республиканской прессе. При газете «Знамя юности» в начале 1990‑х действовал литературный кружок «Светотень». В те времена газета выходила трехсоттысячным тиражом. И в ней публиковались мои стихи, даже персональная страница была! Там, кстати, я встретил свою будущую жену Сабину Брило. Оттуда вместе с ней попал в известную тогда газету «Фемида», которую издавал Александр Потупа, а редактировала Ирина Соколова. Собственно, они и вывели меня на орбиту журналистики.

Тогда я сформулировал: «Хороших людей меньше, чем хотелось бы, но больше, чем, казалось бы». Жаль, сейчас с нами нет ни Александра Сергеевича, ни Ирины Исааковны. Как нет и «Фемиды», которая закрылась в 2000‑м.

Да что говорить! С тех пор закрылась много газет. Как-то в начале этого века мы встречались с литовскими коллегами. Начали знакомиться за «круглым столом»: Татьяна Мельничук, редактор закрытой радиостанции “Белорусская молодежная», Геннадий Судник, редактор закрытого “Тыднёвіка Магілёўскага” (сейчас, к большому сожалению, покойный), Алина Суровец, редактор “Новой газеты Сморгони “. Эта газета также закрылась не сама по себе …

Выяснилось, что чуть ли не половина белорусских участников потеряла свои медиа.

В 2000 году БАЖ проводил “Первый фестиваль независимой прессы», тогда мы насчитали около 60-ти независимых изданий (которые освещали социально-политические вопросы с большей или меньшей степенью независимости от государства). Всего через пару лет собрались уже на “День закрытых газет”.

Хорошо, если сегодня мы насчитаем половину от тех независимых СМИ, которые работали в конце 1990‑х – начале нулевых. Нет уже и многих из тех, кто их делал. Петр Марцев, Виктор Ивашкевич, Павел Шеремет, те же Ирина Соколова и Геннадий Судник … Можно перечислять долго.

Не могу не сказать о Геннадии Витольдовиче Суднике. Несмотря на разницу в возрасте, мы были друзьями. Сблизились, когда я защищал его и “Тыднёвік Магілёўскі” в суде по многотысячному (в условных единицах) иску о защите чести и достоинства от тогдашнего проректора Могилевского университета. Мы выиграли это дело, но кассация отменила решение суда первой инстанции и вернула дело на повторное рассмотрение. Шансов на успех после этого практически не было, но мы смогли снова добиться положительного результата. Совместные баталии нас и сдружили.

Это был необыкновенный человек, настоящий денди, представить которого проще в Великобритании, чем в Беларуси. Незадолго до своей смерти, поздравляя меня с каким-то праздником, он прислал sms: “Все будет хорошо. Готовьтесь”.

Готовимся …

“Родители были бы не против, чтобы я стал министром юстиции”

— Мои родители (правда, теперь только мама) всегда с большой обеспокоенностью относились к моему участию в негосударственной журналистике. Как твои восприняли гражданскую позицию сына при выборе СМИ и тональности публикаций в “Фемиде”?

— Родители были бы не против, чтобы я стал министром юстиции. В шутку или всерьез они говорили об этом, когда я учился на юрфаке. Но их сын пошел в другом направлении.

Кстати, юрфак я мог и вообще не закончить. В 1990‑м у нас были военные сборы (а несмотря на то, что я отслужил, мне приходилось во время учебы посещать военную кафедру). Как сейчас понимаю, военные совершили две ошибки: во-первых, сборы начались в пятницу, а, во-вторых, проводились в Минске — в военном городке в Уручье. Несколько студентов имели планы на субботу (погулять на свадьбе и что-то подобное) и устроили маленький бунт, сославшись на какие-то мелочи типа неустроенного  клозета (это было еще до того, как нас завели в казарму).

Они уходили с собрания, человек пять, а я смотрел им в спину, колеблясь: уйти из солидарности ( «обманчиво понятого чувства товарищества») или остаться. Остался.

Утром в казарме заорали «Подъем!». Я встал с дурными воспоминаниями и подумал, что теперь придется слушать это целый месяц. Пошел, не проснувшись до конца, по стертому паркету мимо дорожек. И тут ко мне подскочил какой-то полковник: «Твою мать! Ты что, дорожки не видишь!». Если по существу возразить нечего, остается только зацепиться за форму выражения. «Что вы позволяете себе говорить о моей маме!». Короче, я развернулся и ушел. Один. Благо, переодеться в форму мы еще не успели.

Показательно, что никаких последствий для «дезертиров» не было. Разве что не получили лейтенантские погоны. Девяностый год. Даже страшно подумать, что было бы сейчас. А тогда я спокойно закончил юрфак с «красным дипломом». На распределении меня приглашали, кстати, в МВД, но я ушел на вольные хлеба. Тогда это было возможно.

В итоге я так ни дня и не проработал на госслужбе. И не думаю, что моих родителей это особенно огорчает. Эти линии разлома —  президентская власть, «Крым наш», которые прошли по многим семьям, — нас не затронули. И вряд ли могло быть иначе с нашей фамильной историей.

Моего деда арестовали в тот самый день, когда родился мой отец. Через пару месяцев деда расстреляли. Он был лесничим. В двадцатые годы, наслушавшись советской пропаганды, с группой друзей перешел из Кожан-Городка, который находился на территории тогдашней Польши, на Гомельщину. Говорят, что Григорий Бостынец (так дед записан в метриках) успел увидеть своего сына. А вот сын отца — нет. И не видел до сих пор. Даже на фотографии. В семье их не сохранилось, а КГБ отказывается «выдать» фотографию из дела, несмотря на посмертную реабилитацию деда.

“Пепел Клааса стучит в мое сердце” и, думаю, во многом определяет мою жизнь.

Моя мама, Леокадия, из Ошмян. Ее отца звали Иосиф, а маму — Мария (улыбается — авт.). Репрессии и война их не коснулись. Разве что все родственники бабушки разъехались по миру, даже до Аргентины добрались. Потом бабушку нашла ее родственница из Англии. Ее вывезли на работу в Германию, откуда она и перебралась на Туманный Альбион. И бывшая беженка через десятилетия несколько раз присылала «гуманитарные» посылки в семью, которая осталась в стране победителей!

Надо использовать все буквы алфавита, а не только те, из которых складываются слова «проклятый режим»

— Ты ни дня не был на госслужбе, но теперь приходится контактировать с ее представителями. Между тем, в среде независимых журналистов по-прежнему актуален вопрос, а стоит ли вообще в очередной раз пытаться наладить диалог с властями и с нашими оппонентами, и если да, то в каком формате?

— Это в конце 1990‑х серьезно обсуждали, можем ли мы общаться с представителями «нелегитимного режима», в одной ли лодке демократические журналисты и политики и т. п. Сейчас никто об этом уже, кажется, и не вспоминает. Возможно, потому, что оппозиция сама разбежалась по разным лодкам. А скорее потому, что все точки в этой дискуссии давно расставлены.

В общении (в том числе с властью) нужно задействовать все буквы алфавита, а не только те, из которых складываются слова «проклятый режим».

Любовь к футболу — это навсегда

— Ты порядочный футболист и неистовый болельщик? Это любовь навсегда?

— Насчет приличного футболиста — это, конечно, преувеличение. Футболом я “заболел” в детстве. И как было не заболеть, когда минское «Динамо» стало чемпионом Советского Союза и добиралась до четвертьфиналов всех европейских кубков! Я до сих пор помню, как в чемпионском сезоне защитник Юрий Курненин забил хет-трик «Кайрату» или, скажем, как известный спортивный обозреватель «Знамя юности» (и смелый фельетонист) Павел Якубович писал, что Гоцманов читает игру не по слогам, а абзацами.

Я и сам играл во дворе, гонял до изнеможения даже зимой. Кстати, пару лет назад снова катал мяч по снегу, да еще в самый Новый год. Мы начали играть где-то в 23.45, а закончили уже в следующем году. Провокацию организовал Дима Новожилов из БелаПАНа. И нашлись же “отморозки” во всех смыслах слова — Андрей Александров (из того же БелаПАНа), кинорежиссер Олег Дашкевич, “товарищ” Сергей Возняк, другие журналисты… Играли на стадионе во дворе дома на Пулихова, и кто-то, оторвавшись от праздничного стола, кричал с балкона: «Слава героям!». А мы отвечали: «Героям слава!».

В последнее время выхожу на поле все реже, благо, есть кому играть. И как играть! Команда БАЖ — неоднократный победитель Кубка Свободы имени Карпенко, Кубка имени Широкого, турниров под эгидой Спортивного клуба Союза журналистов Литвы.

Помню, в одном из литовских турниров Сергей Возняк сломал руку, а Дима Яненко порвал связки на колене — и это в течение 5 минут! Когда выходили на границе из микроавтобуса, кто-то пошутил: «Параолимпийских сборная БАЖ».

«Рак движется вперед, но смотрит назад»

— Как развивается твоя поэтическая деятельность?

— Я уже говорил, что пришел в журналистику из литературного клуба «Светотень» при «ЗЮ». Кстати, мои стихи печатались не только в «Знаменке», но и в таких удивительных газетах как «На страже» и «Медицинский вестник». Ларчик просто открывался — там работали бывшие друзья литклуба — Олег Зайцев и Олег Бородач. В «Медицинском вестнике» как-то опубликовали мой стих, который начинался так:

Рак движется вперёд, но смотрит назад:

он все ещё в прошлом или прошлое в нём.

Его широко раскрытые выпученные глаза

видят – не то что при лунном свете, но даже днём с огнём —

лишь то, что уже закончено (то есть, то, чего нет)…

Ну, рефлексировал я — рак по гороскопу. И чуть не подвел своего товарища — заместителя редактора.

Один из сотрудников газеты написал в Министерство здравоохранения почти что донос. Посмотрите, мол, что публикует такой-то! Он пишет о развитии рака в стране («рак движется вперед») и намекает, что наша медицина в прошлом и видит только то, что уже закончилось или чего вообще нет! Сотрудник министерства, к которому это письмо попало, был в хороших отношениях с заместителем редактора и по секрету показал этот эпистолярный опус ему…

После 2004 года государство создало гетто для независимых СМИ

Отношение властей к свободной прессе не остается неизменным. Я еще помню времена, когда Госкомпечати спрашивал мнение БАЖа о практике применения законодательства о СМИ и необходимости его изменения, когда судьи и работники Минюста участвовали в зарубежных программах по обмену опытом вместе с представителями адвокатуры и независимыми юристами… Но после 2002-го, тем более после 2004-го года, когда были сняты конституционные ограничения количества сроков президентства, все мы, я имею в виду демократический сектор — независимые СМИ, правозащитные организации, общественные инициативы —  были вытеснены в своеобразное гетто. В 2010 – 2011 годах был новый кризис. Потом ситуация понемногу стабилизировалась.

Но, по выражению Александра Класковского, петлю на шее прессы лишь чуть ослабили — петля же осталась. К примеру, 2016 год можно считать относительно удачным. Было «всего» 13 задержаний журналистов и 10 штрафов за год.  А 2017 год, намного тяжелее. Более 100 задержаний наших коллег, количество штрафов превысила 50*. В один день, 12 марта, власти задержали больше журналистов, чем за весь прошлый год! И мы снова вспомнили об арестах журналистов, чего давно не было.

* Известно, что в течение 2017 года общее число штрафов для журналистов составило 69 — ред.

В общем, затянуть петлю потуже ничего не стоит. Да и сама она становится более прочной — законодательство в сфере СМИ постоянно ужесточается. Теперь вот, кажется, решили плотно взяться за социальные сети.

Литвина и БАЖ

— Как повлияла на тебя предыдущий председатель БАЖ Жанна Литвина?

— Когда Жанна баллотировалась на председательское место во время одного из последних съездов, зазвучали голоса, что это за демократия такая — 20 лет у “власти”? Причем желающих занять эту должность не наблюдалось. Не хотел этого и я. Предложения выдвинуть свою кандидатуру на “президентство” (а когда-то должность руководителя ОО «БАЖ» называлась «президент») звучали и раньше, но я отказывался, прекрасно понимая, что меня ждет. И только когда Жанна категорически заявила о своем уходе, вынужденно согласился.

Вообще, Жанна — мой друг. И это главное. И не зависит от должностей, которые мы занимаем.

Надо сказать, что многие ошибаются насчет возможностей, которые имел и имеет руководитель БАЖ, его заработков. Моя жена говорит,что с того момента, как я стал председателем, доходы семьи только уменьшились.

К слову, мы с Сабиной «расписались» сразу после одного из съездов БАЖ. Я уехал с него, не дождавшись окончания, а Жанна Литвина разоблачила меня, объявив с высокой трибуны, что Бастунец поехал жениться. А потом — выдвинула в заместители. Не знаю добавило ее сообщение мне голосов или наоборот. А мы с Сабиной поехали с корабля на бал — в школу для глухонемых (ЗАГС был на ремонте, и «торжества» проходили в школе-интернате), где нас встретили уже подвыпившие «бракосочетатели». А после бала — на корабль. В смысле, на поезд: тем же вечером уехали в Москву, но не в свадебное путешествие, а на очередную международную встречу по журналистике, куда меня пригласили.

Такая вот свадьба… Правда, на тот момент нашему сыну Арсению было четыре года и мы уже долгое время жили вместе. Так что просто зафиксировали этот факт в административной реальности.

— Как изменился БАЖ с момента основания в 1995 году?

— Я пришел в БАЖ в 1999‑м, поэтому могу «ответить» только с этого времени. Кстати, в 1998‑м мы с тобой, Александр, получили международный диплом «За установление свободы прессы в Беларуси”. Среди награжденных тогда были Иосиф Середич, Петр Марцев, Константин Скуратович. И в такой компании профессионалов я — молодой журналист «Фемида-NOVA»! Более того, получил диплом № 1! Это меня очень веселило. Мог бы писать в резюме: «Владелец диплома № 1 «за установление свободы прессы»! А все потому, что нумерацию делали по алфавиту.

С тех пор много воды ушло, и название диплома можно расценивать, к сожалению, не как утверждение того, что случилось по факту, а только как констатацию процесса.

БАЖ в этом процессе вот уже двадцать два года. Люди меняются, но организация остается.

Недавно осознал, что с тех пор, как пришел в офис, поменялись все, абсолютно все! — его сотрудники, в том числе юристы. Последним из «могикан» остается Володя Дзюба, главный редактор журнала «Абажур», — но он в офисе не работает. Да и офис поменяли уже дважды…

— Ты более двух лет назад стал председателем БАЖ. Смирились ли с твоей большой загруженностью на работе родные и близкие?

— Все познается в сравнении. Было время, когда я являлся заместителем председателя БАЖ, преподавал в ЕГУ, работал юристом, да еще и вел программу на «Белсате». А до того — работал одновременно в «Фемиде» и юрцентре, писал обзоры законодательства для одной из юридических фирм. Так что теперь с загрузкой еще более-менее.

— Остаётся ли время для писательства? Музыки?

— Относительно недавно вышел сборник стихов «Доказательства движения», в котором собрано избранное с конца прошлого века и по декабрь 2015 года. Сейчас пишется реже и труднее. И дело не только во времени, но и в эмоциональной сосредоточенности на другом, думаю.

Еще у меня лежит камнем ретРоман «История». Я говорю себе, что со временем он только набирает «выдержку», как вино. Но пока с ним не разобрался — писать что-то другое руки не поднимаются. А взяться и разослать издателям — не доходят.

И к гитаре не доходят … В прошлом году, правда, расчехлил ее и записал с Александром Добровольским (который не только политик, но и отличный музыкант) одну из песен, «В стране бродяг и Арлекин».

Впрочем, на гитаре в записи играет Александр. Есть задумки еще что-то сделать вместе, но пока, опять же, только планы.

ПАВОДЛЕ ВЫЗНАЧЭННЯ (из книги “Доказательства движения”).

Нас не будзе любіць аніякая ўлада —

І не трэба: нам хопіць кахання жанчыны.

Гэты дом, гэты сябра і гэты парадак —

на каня аднаго ледзь не тры канакрады —

вось што мы называем звычайна Айчынай.

Нас не будзе любіць аніякая ўлада —

І не трэба.