«Вместо курсов по государственной идеологии — критика идеологий». Как в ЕГУ учат журналистике

«Предоставляем студентам возможность индивидуализировать их образование»

— Как известно, ЕГУ щепетильно подходит к проведению вступительной кампании и детально изучает будущих студентов. Каковы тенденции относительно тех, кто выбирает специальность, связанную с журналистикой?

— Наша бакалаврская программа «Медиа и коммуникация» никогда не была классической программой по журналистике. Еще в 2005 году, когда в силу политических обстоятельств ЕГУ оказался в «изгнании» и возобновил свою работу в Литве, а у нас появился шанс создать новые образовательные программы, мы с коллегами ориентировались на опыт подобных программ в Европе и США.

Уже тогда было очевидно, что с развитием интернета и дигитальных технологий медиасфера, а вместе с ней и подготовка нового поколения медиапрофессионалов, должны базироваться на совершенно иных принципах, чем традиционные программы по журналистике. Словом, это был концептуальный выбор, и, как показало время, мы не ошиблись.

В первые несколько лет, до 2012 года, мы проводили набор на две специализации — «Визуальная культура (кино, телевидение, интернет)» (в американских университетах подобные программы нередко называются Com­mu­ni­ca­tion Arts) и «Новые медиа и журналистика». Однако в последующем по целому ряду причин отказались от специализаций.

Во-первых, в рамках болонской модели бакалаврское образование предполагает получение достаточно широкого образования, тогда как специализированные или смежные знания и компетенции приобретаются на уровне магистратуры. Согласно миссии нашего университета, обучение в ЕГУ осуществляется по модели свободных наук и искусств (lib­er­al arts), что позволяет максимально раскрыть креативный и академический потенциал студентов, а также сформировать навыки критического мышления и активной гражданской позиции.

Это означает, что в учебных планах всех программ ЕГУ на первом и втором курсах есть целый ряд дисциплин, которые дают студентам возможность получить теоретические знания в области философии, литературы, социальных наук и развить свои креативные навыки в рамках общегуманитарной подготовки (курсы «язык и мышление», «иностранные языки» и др.), а кроме того, студентам предоставляется возможность индивидуализации своего образования через выбор тех предметов, которые им интересны. Мы предоставляем студентам возможность выбирать курсы, курсовые и дипломные работы, программы обмена в рамках ERASMUS (программа обмена студентами в Евросоюзе), учебную практику, стажировки, курсы и конференции в рамках OSUN (глобальная сеть образовательных учреждений) и т. д.

Во-вторых, мы должны учитывать требования к регистрации  образовательных программ в Литве: «журналистика» и «коммуникация» — это разные направления обучения в национальном классификаторе. С учетом существующих в Литве стандартов по образовательным программам, мы вряд ли смогли бы обеспечить преподавание обязательных для журналистских программ дисциплин на всех тех языках, которые являются рабочими в нашем университете (английский, белорусский, русский).

Но, как уже отмечалось выше, мы не собирались конкурировать ни с классическими университетами, готовящими журналистов, ни со специальными журналистскими программами повышения квалификации, сделав ставку на более широкий профиль в медиаобразовании. И кстати, во многих странах профессиональные навыки журналистской работы выпускники университетов получают в специализированных школах журналистики, где основной упор делается на приобретение практического опыта (в качестве примера можно сослаться на опыт Германии).

Наш учебный план выстроен таким образом, чтобы у выпускников программы «Медиа и коммуникация» сложилось понимание организации и взаимосвязи всех этапов медиапроизводства, включая знание технологических аспектов этой деятельности. С точки зрения изменения стандартов профессионализма в цифровую эпоху, сегодня оказываются востребованными: креативное мышление, умение создать и адаптировать контент к различным медиаплатформам, владение программными продуктами, используемыми в том или ином виде медийного производства (будь то программы для видеомонтажа, производства новостной программы, написания киносценария, создания инфографики или дата-аналитики), умение пользоваться специальной аппаратурой для записи видео и звука (с учетом профессиональных стандартов качества медиа продукта), а также  владение технологиями продвижения медиапродукта на медиарынке.

За прошедшие семнадцать лет наш учебный план обновлялся несколько раз. При включении новых курсов в программу подготовки будущих медийщиков, мы анализируем карьерные возможности на рынке труда в Беларуси и регионе; глобальные тренды в медиасфере, с учетом возросшей роли социальных медиа и увеличения доли аудиовизуального контента; развитие технологий и другие факторы. Сочетание теоретической подготовки и владение навыками создания аудиовизуальных продуктов позволяют нашим студентам адаптироваться к интенсивно меняющемуся медиаландшафту (исчезают старые и появляются новые профессии, возникает необходимость в новых навыках и компетенциях, и этот процесс постоянно ускоряется).

На вступительных собеседованиях мы задаем нашим абитуриентам ряд стандартных вопросов — почему они выбирают именно нашу программу, что их заинтересовало в нашем учебном плане и кем они видят себя в будущем.

Ответы самые разные, но общим знаменателем является то, что каждый находит в учебном плане те курсы, которые им было бы интересно изучать — будь то медиапроизводство, SMM, история/теория кино или гендерная теория.

Что касается собственно журналистских курсов, в нашем учебном плане они тоже есть: «Основы журналистики», «Практическая радиожурналистика», «Политическая коммуникация», «Медиаграмотность», «Дата-аналитика в изучении медиа» и др.

В рамках большого модуля по медиапроизводству (с 1 по 4 курс) студенты проходят все этапы создания медиапродукта, начиная от операторской работы и видеомонтажа до съемок собственного фильма.

«У некоторых абитуриентов в TikTok или Instagram — десятки и даже сотни тысяч подписчиков»

— Кто поступает, какой средний возраст? Есть ли новая динамика?

— На дневную форму обучения (high res­i­dence), как правило, поступают недавние выпускники школ (17–19 лет).

На заочно-дистанционную форму обучения (low res­i­dence) — люди более старшего возраста, нередко уже имеющие высшее образование, но желающие расширить свои карьерные возможности, или же профессионалы (журналисты, режиссеры, медиаменеджеры), работающие в медиасфере, но не имеющие профильного образования, а также молодые родители, которые не могут себе позволить очную форму обучения, или те, кто живет и работает в других странах или часто перемещается в связи со своей работой.

Что касается новых тенденций, то можно отметить, что среди 17–18-летних абитуриентов немало тех, кто активно занимается видеоблоггингом, фотографией, литературным творчеством. Некоторые активно работают с аудиторией в Tik­Tok или Insta­gram, имея десятки и даже сотни тысяч подписчиков.

— Как гендерная исследовательница, скажите, насколько уместен теперь стереотип про журналистику как женскую профессию?

— Слово «стереотип» не совсем точное. Во-первых, процентное соотношение женщин и мужчин в разных сферах журналистики и в разных странах варьируется.

Во-вторых, в Беларуси (да и в некоторых других странах, где существует государственная монополия на СМИ) «женское лицо» журналистики — свидетельство того, что работа журналист_ки – непрестижная, малооплачиваемая, а после 2020 года в Беларуси еще и полностью подотчетная и довольно рутинная, сродни секретарской работе или идеологу на ставке.

И чем дальше от Минска — тем менее престижная, еще менее оплачиваемая и совершенно не творческая.

Если даже выборочно проанализировать состав редакций в районных и городских СМИ Беларуси, то количество женщин (на должности главного редактора, главного бухгалтера, руководителя отдела рекламы до репортеров и редакторов) несомненно, превалирует.

Допустим, в редакции может работать 12 человек, и 10 из них —  женщины, или из 7 сотрудников — только один мужчина и т. д.

Кроме того, ситуация с гендерным дисбалансом в «печатных» СМИ (хотя все сейчас производят хоть какой-нибудь видеоконтент) существенно отличается от ситуации на телевидении, где другой уровень зарплат и иная степень публичности. В общем, тут действует известная закономерность: more women, less mon­ey.

Было бы интересно и важно провести исследование относительно гендерного баланса в белорусской независимой журналистике (существующей теперь уже за пределами Беларуси). На уровне интуиции предположу, что в независимых СМИ женский труд также превалирует, но видимыми (в качестве ведущих телепрограмм, экспертов, аналитиков, главных редакторов) чаще всего оказываются мужчины.

Среди видеоблоггеров и в публицистике также преобладают мужчины, а вот основной, рутинный, регулярный контент — новости, интервью, репортажи — часто без указания имени авторов, скорее всего создается женщинами.

В то же время важно отметить, что после 2020 года с учетом политического контекста, тема гендерного равенства и признания женщин в политике, культуре и других областях стала одной из наиболее важных и часто обсуждаемых в независимых белорусских медиа, и это не может не радовать.

«Неслучайно будущих журналистов все чаще называют бойцами информационного фронта»

— Отразился ли общественно-политический кризис в Беларуси на медиаобразовании? Что изменилось?

— Думаю, важно разделять «тут» и «там». То, что происходит с журналистским образованием в Беларуси, выглядит очень печально: неслучайно будущих журналистов все чаще называют бойцами информационного фронта.

Хотя я не сомневаюсь в том, что и до 2020 года идеологической работе на журфаке БГУ уделяли больше внимания, чем модернизации образовательных программ и обновлению учебных курсов.

Что же касается медиаобразования в ЕГУ, то оно с самого начала развивалось в принципиально иных условиях и иной образовательной парадигме. Вместо курсов по государственной идеологии у нас —  критика идеологий, то есть курсы, развивающие критическое мышление и медиаграмотность. 

Но можно, пожалуй, отметить следующее: с учетом драматично развивающейся политической ситуации в Беларуси и войны в Украине,  у студентов ЕГУ сформировался ярко выраженный запрос на знание и понимание политических процессов и истории в регионе.

Курсы по белорусскому языку, а также вебинары по истории и культуре Беларуси, которые ведут исследовательницы и исследователи, аффилиированные с университетом в рамках программы Schol­ars at risk, пользуются большой популярностью. 

Кроме того, многие из преподавателей включают в свои курсы новые темы или же тексты (на английском или белорусском языках), которые актуализировались именно в нынешнем политическом контексте и которые нужно обсуждать под иным углом зрения.

Очевидно, нужно больше знаний о том, как работает пропаганда, что такое кибербезопасность, как работать журналистам в условиях цензуры, блокировки и фактического «объявления вне закона», или чем отличается колонизация от оккупации и т. д.   

Мы всегда были уверены в том, что готовим специалистов для будущей (поставторитарной) Беларуси, но сейчас мы также должны считаться с новым контекстом — многим нашим выпускникам в Беларусь пока путь закрыт или, как минимум, чреват разными рисками.

Кроме того, все социальные партнеры, с которыми мы раньше сотрудничали, после 2020 года также оказались в изгнании, поэтому нам необходимо более интенсивно кооперироваться с белорусскими независимыми медиа и бизнес-компаниями, находящимися сейчас в разных странах за пределами Беларуси (в первую очередь в Литве и Польше).

«С началом войны стали активнее поступать абитуриенты из Украины и России»

— Накладывается ли данная ситуация на учебный процесс? Каким образом? Стало ли больше студентов из Беларуси?

— Задолго до 2020 года к нам поступали абитуриенты, которых не устраивала белорусская система образования, а ЕГУ они рассматривали как отличную возможность для получения неидеологизированного, современного и европейского образования и притом с использованием нескольких языков.

Однако, начиная с 2020 года, к вышеупомянутой мотивации добавились и новые факторы (политические репрессии, необходимость релокации, эмиграция целыми семьями и т. д.).

Среди наших нынешних студентов немало тех, кто подвергся политическому преследованию в Беларуси, находился в заключении, был отчислен из своего вуза и т. д. С началом полномасштабной войны к нам начали также активнее поступать абитуриенты из Украины и России. 

Ситуация в Беларуси и регионе привели к тому, что, во-первых, значительно увеличилось количество абитуриентов, поступающих на все программы ЕГУ. К примеру, наша программа «Медиа и коммуникация» всегда была популярной, но в прошлом году мы набрали три группы вместо одной.

Во-вторых, расширилась география поступающих. Если до 2020 года пропорция белорусских студентов в ЕГУ составляла примерно 95%, то сейчас, я думаю, меньше 90% (при общем увеличении количества студентов в ЕГУ за прошлый год примерно в два раза).  

— Какова доля университета в подготовке кадров для медиаполя? Многие ли из выпускников работают по профессии? Где именно? По каким специальностям?

— До 2020 года у нас было представление о том, где и кем работают наши выпускники (или в каких зарубежных университетах они продолжают образование).Но сейчас у нас таких данных нет.

В последнее время я часто встречаю в Вильнюсе наших выпускников, которые заканчивали университет еще в 2010‑х и затем сумели построить успешные карьеры в Беларуси (в сфере рекламы и маркетинга, музыки, игровой индустрии, IT-секторе, культурных проектах).

Однако после 2020 года многие из них были вынуждены релоцироваться и начать новую жизнь в других странах практически с нуля. Могу только сказать, что наши выпускники работают практически во всех независимых медиа («Белсат», «Наша Нiва», «Зеркало», «Еврорадио» и др.).

«Криминализация журналистики, особенно белорусскоязычной, происходит в контексте «добровольно-принудительной» колонизации»

— Удручающая ситуация в белорусской независимой журналистике кажется благодатной темой для исследования. Проводятся ли научные работы на эту тематику?

— Наши студенты занимались исследованиями трансформаций в белорусском медиаполе и в культуре и до 2020 года, но сейчас, конечно, изменились и тематика, и исследовательские приоритеты. 

Приведу названия нескольких дипломов 2022 и 2023 гг., чтобы можно было составить общее представление о том, что интересует наших студентов: «Практыкі выкарыстання новых медыя для рэалізацыі прынцыпаў гарызантальнай камунікацыі ўнутры беларускіх НДА ў 2020‑х», «Электронная музыкальная сцена Минска: новые вызовы 2020‑х гг.», «Музыкальные практики и репертуар белорусского протеста (2020 г.)»,  «Развитие новых медиа в условиях политической нестабильности: опыт медиаплатформы «N» в контексте белорусского политического кризиса 2020 года», «Социология цивилизационного раскола белорусского общества в зеркале медиа (2000–2022 г.г.)», «Особенности маркеров персональной политической идентификации в социальных сетях (на примере сети Insta­gram)», «Развитие белорусского феминистcкого движения и гендерных инициатив в 2019–2022 гг. через медиа и социальные сети», «Политические конфликты в цифровом мире: взаимовлияние развития информационных технологий и гражданской активности населения (Беларусь, август-декабрь 2020 г.)», «Медиаизмерение президентской кампании в Беларуси-2020 и ее последствия», «Big Data и размытие понятий публичного и приватного» и т.д.

Большинство работ по тематике, связанной с политикой и медиа и в Беларуси основаны на эмпирических исследованиях, с применением количественных и качественных методов.

Правда, в течение последнего года мы с коллегами активно обсуждаем, каким образом нужно изменить правила оформления транскриптов интервью, чтобы защитить персональные данные информантов, особенно в дипломах по очень чувствительным темам.

— Какие напрашиваются аналогии в связи с криминализацией журналистики в Беларуси? Было ли нечто подобное в мировой истории и чем завершилось?

— Это тема для отдельного исследования, но можно отметить несколько моментов.

Независимая журналистика была и остается опасной и неудобной для авторитарных и тоталитарных режимов, которые всегда стремились подчинить себе публичную сферу и установить жесткий контроль за распространением информации и интерпретацией политических событий, при этом многие журналисты нередко оказывались в тюрьме или, как в годы сталинизма,  пропадали в застенках НКВД и в лагерях.

Однако белорусская ситуация носит в чем-то исключительный характер. И не только потому, что все это происходит в 21‑м веке в Европе, спустя тридцать лет после крушения советской системы. Здесь важна контаминация сразу нескольких факторов, которые и делают эту ситуацию уникальной: массовый характер преследований журналистов и лидеров мнений; жестокость репрессий и суровые, абсолютно произвольные приговоры; «законодательное» оформление (вопреки Конституции) механизмов криминализации негосударственных медиа с целью обоснования приговоров по «экстремистской деятельности» и тем самым объявление независимых медиаресурсов как «экстремистских организаций» фактически вне закона.

К этому стоит добавить абсурдность попыток уничтожения независимых СМИ в условиях цифровых технологий и тотальной интернетизации (хотя стоит отметить, что информационные автократии весьма преуспели в использовании методов цифрового контроля и цензуры в последние несколько лет).

А еще удивительно то, что все это происходит на фоне громких заявлений о необходимости защиты информационной безопасности государства (режима), при фактически полной сдаче информационного суверенитета Беларуси как независимого государства российскому империализму.

То есть криминализация журналистики, особенно белорусскоязычной, происходит в контексте «добровольно-принудительной» колонизации: силовые и идеологические структуры режима Лукашенко ведут себя сейчас как «туземная полиция» (native police force) на оккупированной территории. Вот что кажется мне самым поразительным в этой ситуации.

А завершаются такие истории одинаково – либо «оттепелью» в рамках той же политической системы, как это было в СССР, либо полным демонтажом и самой системы, и сформированных ею механизмов, и инструментов контроля за медиасферой и свободой высказывания. Есть все основания полагать, что именно этот сценарий осуществится в ближайшем будущем.

Правда, как показал опыт перестройки, необходимо принять меры, которые сделают реставрацию «старого режима» невозможной в будущем. В нашем случае важно сохранить и развивать дальше независимые медиа, чтобы потом не начинать все с нуля на выжженом поле, в условиях полностью деформированной картины мира, которую сейчас создают провластные медиа, пытаясь не только заполнить информационное поле, но также удалить цифровые следы и архивы независимой журналистики в Беларуси.

«Убрать из учебного плана курсы по идеологии гораздо проще, чем научить людей мыслить иначе»

— Профессор ЕГУ и представительница Светланы Тихановской по образованию и науке Татьяна Щитцова ранее отмечала, что происходит разрыв в научных и университетских связях между Россией и Беларусью с одной стороны и Западом — с другой. Как это отражается на подготовке журналистов? Чем чревато такое дистанцирование?

— И до 2020 года интернационализация образования не была приоритетом белорусских властей. Отдельные программы стажировок для преподавателей и студентов или редкие визиты преподавателей из Европы и США ничего не меняли в системе, которая была озабочена лишь самовоспроизводством и подготовкой кадров для внутреннего рынка труда.

Но то, что будет довольно сложно исправить в будущем, — это не опустившийся «железный занавес» и временная изоляция от прогрессивного мира, а слишком тесные, симбиотические профессиональные отношения («опасные связи») с Россией.

За последние три года проявления колониальной зависимости стали очевидными: от использования сложившихся в России механизмов цензуры и продвигаемых исторических нарративов до фактически полной утраты интеллектуальной автономии и национальных приоритетов и в образовании, и в науке.

— Одна из руководительниц журфака БГУ заявила, что с нового года там будут готовить универсальных журналистов, читай, с правильной идеологической подготовкой. К чему приведет, на ваш взгляд, такой подход в высшем образовании?

— Я бы разделила этот вопрос на две составляющие: понятие «универсального журналиста» и как это соотносится с «правильной идеологической подготовкой».

Наверное, можно порадоваться, что в той или иной форме руководители журфака наконец-то узнали о концепции «универсальной журналистики», которую Дэвид Рэндалл (британский журналист, репортер Reuters, экс-заместитель главного редактора Observ­er) обосновал в своей книге, вышедшей еще в 1996 году.

Правда, у меня есть большие сомнения, что они ее читали, поскольку по самому своему духу эта книга глубоко противоположна любой авторитарной системе. Так что не удивлюсь, если для белорусских пропагандистов это понятие наделяется совершенно иным смыслом. Для них это, наверное, что-то сродни «универсальному солдату» — бойцу информационного фронта, способному задействовать все современные технологии в условиях разнообразия мультимедийных платформ и форматов для защиты идеологии и режима, которому они служат. 

Если заглянуть в учебные планы БГУ по специальности «журналистика», то первое, что вы увидите, — это модуль, обозначенный как «государственный компонент» (30  аудиторных часов из 102 часов в целом по программе, на уровне магистратуры), и ключевая роль в нем отведена курсу под названием «государственная информационная политика». Такое название недвусмысленно отсылает к «единственно правильной» государственной политике, то есть в РБ, и вряд ли тут стоит рассчитывать на анализ различных моделей и коллизий взаимодействия государства и медиа в глобальном контексте.

К этому же «компоненту» относятся курсы под названием «Национальная безопасность в медиасфере» или «Информационно-аналитическая работа»: учитывая степень интимной близости между ведущими государственными СМИ и силовыми органами, несложно догадаться, какие «методы» информационно-аналитической работы могут преподаваться в рамках таких курсов. 

Что касается способов идеологической индоктринации, то здесь нет ничего нового. Курсы по государственной идеологии были введены во всех госвузах Беларуси еще в 2003–2004 гг., годом позже был внедрен и курс по Истории ВОВ («Великая Отечественная война советского народа в контексте Второй мировой войны»).

В том же 2004 году от всех вузов, включая негосударственные, потребовали создания первичных организаций БРСМ. Вполне возможно, что студенты относятся к таким формам «политпросвещения» и принудительного членства в БРСМ как к чему-то фоновому, как это было и в советское время. Но как раз здесь и кроется опасность, связанная не только с привычным конформизмом.

Полагаю, проблему идеологической индоктринации университетского образования в нынешней Беларуси следует рассматривать более комплексно с помощью концепта «скрытый учебный план» (hid­den cur­ricu­lum), введенного американским исследователем Филиппом Джексоном еще в 1968 году и получившим дальнейшее развитие, например, в гендерных исследованиях и не только.

Речь идет о том, как определенные идеологические установки, транслируемые ценности, поведенческие паттерны и т. д. представлены в содержании курсов и используемой литературе, а также присутствуют в образовательной атмосфере, рабочих отношениях, стиле преподавания и т. д, но при этом не артикулируются явным  образом. 

И вот в этом «скрытом учебном плане», который присутствует во всей системе образования в нынешней Беларуси, включая организацию досуга, инструменты дисциплинации (иерархические отношения с преподавателями, деканатом или идеологическими отделами, основания для предоставления или лишения стипендий и общежития) или выполнение трудовой повинности (будь то субботники или распределение) я вижу не меньшую, а может быть даже и бóльшую опасность.

Убрать из учебного плана курсы по идеологии гораздо проще, чем научить людей мыслить иначе, ценить свободу и автономию и перестать воспринимать как «норму» то, что вовсе не является ни нормальным, ни разумным.

Читайте ещё:

«Последней каплей стал арест преподавателя на 15 суток». Бывшие студенты журфака БГУ о своем решении забрать документы

Эдуард Мельников: «Горком закрыл мои прямые эфиры: во время их рабочие крыли последними словами то, что творилось в промышленности»

Из журналистики в медицину: «Я хорошо понимаю врачей, которые отказываются говорить с журналистами»