• Актуальнае
  • Медыяправа
  • Карыснае
  • Кірункі і кампаніі
  • Агляды і маніторынгі
  • Рэкамендацыі па бяспецы калег

    Австралийский фотограф 5 месяцев провел в Украине: что он увидел в Буче после ее освобождения, Лисичанске и Бахмуте

    Лауреат Пулитцеровской премии, World press Photo и Visa d’or австралийский фотограф Даниэль Берегуляк по заданию New York Times 19 марта приехал в Украину. Вместе с украинскими войсками репортер вошел в освобожденные Ирпень и Бучу. В интервью RFI он рассказал, что увидел в освобожденном городе и как документировал военные преступления российской армии с помощью фотографии.

    — Фотографии из Украины — доказательства наиболее важных случаев военных преступлений, с которыми мы встретились. 2 апреля мы вошли в Бучу вместе с украинскими военными. Картина, которая перед нами открылась, была сценой голода. Солдаты стали распределять между жителями еду, люди были совершенно истощены. И сразу стали поступать сообщения об убийствах. Один человек сказал мне: «Еда, это потом, пойдем за мной». И повел меня в свой погреб, и там были тела убитых — мужчины и женщины. Тогда в первый раз мне стало понятно, что перед нами открывается нечто гораздо худшее, чем даже голод, — рассказывает фотограф.

    Берегуляк говорит, что множество тел они увидели на улице Яблонской. Местная жительница им рассказала, что они тут лежат три с половиной недели.

    — Эти люди были убиты выстрелами в голову, в лоб, возможно, казнены. Мы пошли дальше и наткнулись на брошенные российские танки, остатки танковой колонны. В первый день все было очень напряженно, украинские солдаты занимались телами убитых, и любые перемещения требовали большой осторожности. Ходили слухи, что российская армия, уходя, заминировала город. Так что мы боялись ступить, сойти с дороги. И было непонятно, какие части города можно считать безопасными, а какие нет.

    В Буче фотограф повел пять недель. По его словам, тела убитых были повсюду. Берегуляк говорит, что он разговаривал с местными, снимал, и постепенно стала выстраиваться картина действий российской армии за тот период, когда город находился под оккупацией.

    — Мы также работали с похоронной командой, которая занималась опознанием тел. Многие убитые были похоронены на участках за домами, потому что российские военнослужащие не разрешали перемещать тела. Мы проводили очень много времени с людьми, слушали и записывали их свидетельства. Одна женщина, Елена, рассказывала нам, как умерла ее мать, и как соседи помогали ей рыть могилу в саду за домом, а российские солдаты наблюдали.

    Местные жители рассказали журналистам про снайперов, которые стреляли из многоэтажек в появлявшихся на улице людей.

    — В одном погребе мы нашли тело женщины. На ней была меховая шуба, но под шубой — ничего. Были видны три пулевых отверстия, в том числе и в голове. Потом, когда я говорил с расследователями, они сказали, что следы попаданий свидетельствовали о траектории пуль и позволяли предположить, что ее застрелили на лестнице. Она стояла внизу, в погребе и смотрела вверх, когда в нее выстрелили. Следователи также сказали, что ее неоднократно насиловали.

    Этот дом находился рядом со школой, где дислоцировались российские военные. Там мы нашли использованные презервативы. На территории школы, под навесом детской площадки, прятались российские танки, там их не могли видеть украинские дроны.

    — Носили ли тела следы пыток?

    — Уже в самом начале мы обнаружили шесть тел со следами пыток. Российские солдаты пытались их сжечь, но до конца им это не удалось. Мы присутствовали при опознании, когда команда расследователей открывала пластиковые мешки с телами, пытаясь установить личность погибших и причину смерти. 56 пластиковых мешков, в которых были мужчины и женщины. У некоторых были прострелены головы, как при казни. Примерно у десяти процентов.

    Некоторые жертвы были не случайны, за ними пришли специально. Разыскивали людей, говоривших по-украински, носивших патриотическую украинскую символику. Так, на улице Ивана Франко нам рассказали о гибели одной семьи. К ним в дом пришли российские солдаты, у которых в руках был печатный список с именами и адресами. В доме жили пожилые люди, и с ними еще в этот момент находились двое соседей. Соседям солдаты приказали уйти, а у хозяев дома спросили фамилии и сказали остаться. Их пытали, а тела убитых солдаты пытались сжечь. Потом российские военные погрузили тела на БМП, вывезли и пытались сжечь.

    Одного человека застрелили на глазах его жены. Раздели догола, поставили на обочину и убили выстрелом в голову. Потом бросили гранату в дом, сожгли вещи.

    Была еще семья из четырех человек — родители и двое детей. По размеру тел было видно, что это дети. А никакие не военные, как это представляет российская сторона. Были еще погреба, полные крови, были истории казней и допросов. Так что, да, людей пытали.

    Даниэль Берегуляк провел в Украине пять месяцев, был еще в Лисичанске и Бахмуте. Говорит, что обязательно поедет еще назад, чтобы там работать, пока не закончится война.

    — Я родился в Австралии в семье украинских беженцев. Мои родители приехали в 1949—1950 годах. Маме было пять лет, отцу — семнадцать. Мои бабушка и дедушка с материнской стороны — с Донбасса, из села рядом с Волновахой. Они пережили Голодомор и высылку в Сибирь. В Сибири умер их трехмесячный сын. Я вырос с этой историей и острым пониманием, что информация контролируема. И, конечно, кремлевское правительство понимает силу информации и журналистики, и старается ее дискредитировать. Для них это средство заставить целый народ верить, что нет никакой войны, а есть только «специальная операция» и «спасение украинцев от нацистов».

    Самыя важныя навіны і матэрыялы ў нашым Тэлеграм-канале — падпісвайцеся!
    @bajmedia
    Найбольш чытанае
    Кожны чацвер мы дасылаем на электронную пошту магчымасці (гранты, вакансіі, конкурсы, стыпендыі), анонсы мерапрыемстваў (лекцыі, дыскусіі, прэзентацыі), а таксама самыя важныя навіны і тэндэнцыі ў свеце медыя.
    Падпісваючыся на рассылку, вы згаджаецеся з Палітыкай канфідэнцыйнасці