«Это кухня гласности». Развал БССР и рождение Беларуси — в фотографиях Сергея Брушко

Больше 18 лет Дима не только хранил архив, но и работал с ним. Недавно он начал краудфандинговую кампанию, чтобы собрать средства на издание книги «Змена». В ней — фотографии отца, которые рассказывают визуальную историю эпохального времени: как умирала БССР и зарождалась новая страна — Беларусь. Рассказывают искренне, «с холодным мозгом, но горячим сердцем» — так, как это всегда делал Сергей Брушко.

Открытая встреча с Дмитрием Брушко о фот​окниге ЗМЕНА — 27 февраля, офис БАЖ

«Как только приоткрылись краники, все проблемы, которые держали в ежовых рукавицах, всплыли на поверхность»

Создать фотоальбом на основе архива Дмитрий Брушко задумал полтора года назад, когда наступил день очередной годовщины смерти отца. В который раз Диме стало не по себе: время уходит, память тускнеет, имена забываются.

— Эта идея давно крутилась в голове. В конце концов я понял, что нельзя вечно ждать и откладывать. Поэтому «докрутил» идею и начал думать, как ее воплотить. Спонсоров для издания книги не было, я посмотрел в сторону краудфандинга. Мне это показалось интересным.

Полгода Дмитрий «тихо и кропотливо» работал с архивом: разбирал его, сканировал пленки, структурировал. Еще месяц ушел на то, чтобы отсмотреть подшивки газеты «Чырвоная змена», где работал Сергей Брушко, и понять, какие снимки публиковались, а какие — уходили в стол.

В результате благодаря команде дизайнера Игоря Юхневича и журналистки Марины Гуляевой появилась книга «Змена» — визуальная история, которая задокументировала переломный момент в жизни Беларуси.

Время, о котором рассказывает фотоальбом, — период с 1988-го по 1993 год. На протяжении этих лет Сергей Брушко работал фотокорреспондентом газеты «Чырвоная змена».

— В 1988‑м гласность набрала силу. Люди начали говорить о больном. На страницах газеты появились исторические тексты о ВКЛ. Заканчивается книга 1993‑м, потому что тогда мы вступили в новый период: вот-вот должна была начаться президентская кампания, а это уже совсем другая история.

Работая в молодежном издании, Сергей Брушко мог позволить себе чуть больше свободы: снимать не протокольные мероприятия, а саму жизнь.

— Молодежные издания всегда были более либеральные. На волне гласности они пробовали открывать все больше и больше, рассказывать о темах, которые были запрещены. И «Чырвоная змена» рассказывала — об Афганистане, проблемах со здоровьем после взрыва на Чернобыльской АЭС, о Куропатах, о том, что произошло в Новочеркасске.

Дмитрий уверен, что отец понимал: он снимает не для сегодня, а для будущего. Поэтому многие работы, которые не могли быть опубликованы даже в либеральном советском издании, уходили в стол.

— Например, он делал серию о людях, которые жили в поселке неподалеку от Радошковичей в железнодорожных вагончиках. Она так нигде и не вышла. Или о том, как люди женились в тюрьме. Один из его материалов о воине-афганце, который стал инвалидом и жил взаперти, был сильно обрезан. Да, история была снята, но я бы не сказал, что фотографии, которые были опубликованы в газете, рассказывали всю правду. Это был просто определенный набор удобоваримых фотографий.

Именно для этого Дима пересматривал все материалы в подшивках газет, сравнивал их с тем, что он отыскал в архиве, и счищал с них налет советского времени.

— Показательный пример — митинг сторонников партии БНФ 7 ноября 1990 года. Они, бээнэфовцы, пришли на площадь Ленина прямо во время официального празднования коммунистов. Когда я сравнил раскадровки, которые нашел в архиве, с тем, что вышло в газете, то отчетливо понял, насколько в реальности все выглядело по-другому в сравнении с тем, как это было показано в газете. Все-таки «Чырвоная змена», несмотря на свою либеральность, все равно была печатным органом ЛКСМБ.

— Ты рассказываешь про ту эпоху, хотя сам не очень много в ней прожил. Что помнишь о ней?

— В то время мы с мамой жили в Солигорске. И там действительно был глубокий кризис. Было ощущение, что все разваливается и никто не понимает, куда двигаться дальше. Дети, подростки жили в новом мире, а старшее поколение — в старом, которого уже не было. Появились проблемы с деньгами. Шахтеры вдруг начали бастовать — и реально бастовали. Учителя тоже выходили на забастовку. Можешь себе представить: учителя! Мои воспоминания о том времени полностью совпадают с ощущениями, которые возникают, когда я смотрю на фотографии отца.

— Как бы ты описал ту эпоху, которую можно увидеть в книге «Змена»?

— Проблемы накопились еще до прихода гласности. Ее объявление было попыткой очеловечить империю. Горбачев пытался придать человеческое лицо большой военной машине. И как только он чуть-чуть приоткрыл краники, все, что накипело, вырвалось. Все проблемы, которые держали в ежовых рукавицах, всплыли на поверхность.

Дима вспоминает: отец был очень воодушевлен тем, что в тот момент для общества открылась возможность говорить.

— Интернета не было, но информация была очень востребована. Люди ходили на митинги без сообщений в Twit­ter. Они зачитывали газеты до дыр. И визуальная информация была, наверное, еще более востребована, чем тексты.

«Архив отца для меня как камень, якорь, который держит в Беларуси»

Фотографии Сергея Брушко часто вызывали недовольство у комсомольской верхушки, однако от своего он не отступал, говорит Дмитрий.

— Отца не раз вызывали в ЦК ВЛКСМБ. Там были недовольны материалами, которые выходили в газете. Я хорошо помню, как он оставлял меня возле танка на улице Карла Маркса, заходил в здание на углу и возвращался оттуда через часа два. Разговор был явно негативным, поскольку выражение его лица ни о чем хорошем не говорило. Но он никогда не ругался, а просто дальше занимался своим делом.

Для Димы работа с архивом отца стала очень личной историей. С его матерью Сергей Брушко развелся. Из Солигорска Сергей Брушко переехал в Минск, там у него появилась новая семья. Но сына он не бросил.

— Я все-таки остался для него сыном. Приезжал к нему на каникулы, а он брал меня с собой на митинги. Уже во втором классе я попал в Куропаты. А потом мы ехали в деревню к бабушке под Несвиж. Мой дедушка был прожженным коммунистом, а папа — нет. И вот они сидели по вечерам, выпивали и спорили. Спорили до посинения. Были и удары по столу, и крики. Как отец с сыном, конечно, но схватки между ними были неслабые. В 12 ночи обычно приходила бабушка и всех быстро успокаивала.

Архив Сергея Брушко — это несколько ящиков весом в 80 килограммов. Хранить их, кроме Димы, было некому: вся семья отца ушла в течение пяти лет.

— Дедушка умер в день 40-летия отца, бабушка — в день моего 25-летия. Я не мог взять и сказать: «Мне все надоело, я уезжаю жить в Таиланд». Нет, я был прикован. Он для меня как камень, якорь, который держит в Беларуси. Из-за него я не мог уехать работать в другую страну, хотя звали.

Завершив работу над книгой, Дима почувствовал облегчение: память об эпохе и работе отца наконец собралась под одной обложкой. Осталось немногое: найти деньги на то, чтобы книга ушла в печать и увидела мир.

— Любой учебник по истории начинается с рассказов о том, как формировалась государственность страны. В Беларуси этот процесс был особенным. О нем много говорят, но никто его не показывает. А ведь зачастую слова — это интерпретация того, что человек прочувствовал. Фотография в этом плане более независима от слов и ощущений. Она визуально показывает, что и как было 30 лет назад. По сути, съемки отца — это не фасадная часть страны, это кухня гласности. Об этом же и книга, а не набор «фоточек с митингов».

«Самое важное, чему меня научил отец, — держать удар»

— Тяжело ли быть сыном талантливого фотографа? Есть ли страх оказаться менее талантливым?

— И да, и нет. Порой встречаются искусствоведы, которые прямо говорят: «С детьми гениев я не разговариваю». Есть люди, которые просто твердят: «Сергей Брушко — талант, а ты никто». И таких мнений много. Некоторые высказывают их прямо в лицо.

— Есть ли у тебя внутреннее напряжение или требование к себе «я должен доказать, что тоже умею и могу, что я сын своего отца»?

— Это, скорее, просто стремление к профессионализму, чем соревнование с отцом. Мы с ним разные. Хотя желание победить все эти предубеждения иногда бывает.

Но я и есть продолжение отца. Вы меня простите, но это так. Он меня приготовил к этой жизни, а дальше я пошел сам. Да, иногда обидно. Делаешь что-то для имени папы, а в ответ могут плюнуть в спину.

— В описании к книге ты употребляешь словосочетание «честная фотография». У нас есть интернет, где никто не будет не давать тебе площадку, чтобы высказаться. Никто не повлияет на то, как ты сверстаешь свои фотографии и т.д. Тогда почему честной фотографии больше не становится?

— Потому что в нас появилось больше эгоизма. Человек больше фокусируется на себе. В то время в стране вообще не было денег. Все были бедные, все жили всем. Человек смотрел более широко — на страну, на социум, на окружение. Сейчас фотографии, которые выкладывают в соцсетях, персональные. Они про собственное «я», а не про «мы». Отец же всегда смотрел не только перед собой, но и на то, что происходило за его спиной.

Когда человек умирает, память о нем исчезает. К счастью, отцовский архив интересен не только лично мне, но и всему обществу — с исторической точки зрения. Поэтому его нельзя было просто так выбросить.

Тот фотограф, который сказал, что этот архив никому, кроме меня, не нужен, оказался прав, несмотря на то, что это было сказано довольно жестко.

— Как ты думаешь, чему самому важному в жизни тебя научил отец?

Дима долго думает и отвечает:

— Держать удар. Когда ты на что-то решаешься, делаешь выбор — и держишь после этого удар.

— Вопрос со звездочкой. Почему в конце проморолика к краудфандинговой кампании звучат слова Лукашенко «Не плачце, усё будзе нармальна».

— Потому что после 1993-го наступила совсем другая история.

Заказать фотоальбом «Змена» можно по ссылке. Краудфандинговая кампания продлится до 29 апреля.

Открытая встреча с Дмитрием Брушко о фот​окниге ЗМЕНА — 27 февраля, офис БАЖ