Максим Жбанков: «Русский мир» — школа войны ВИДЕО

Своя долгоиграющая игрушка есть и у восточных соседей. Нет, я не про русскую водку. И не про автомат Калашникова. Есть пара слов, за которыми вот уже лет двадцать прячется странная форма жизни. Со своими героями и торговцами славой, пройдохами и трепачами, идейными аферистами и безумным фан-клубом. Зовется это счастье “русский мир”.

“Русский мир” — не факт, а фантом. Игра воображения. Результат совпадения политических фантазий и державных интересов.

Впервые о нем заговорили в середине 1990‑х — когда в российской державе возник спрос на реанимацию былого величия. Известный политтехнолог Пётр Щедровицкий озвучил тогда нехитрую идею: после распада СССР в новых независимых государствах осталось немало “прежних советских”. Русскоязычного населения, воспитанного на стихах о советском паспорте, Пушкине, докторской колбасе за 2.10 и “Ежике в тумане”.

И с ними можно работать — как с “брошенными братьями” и агентами влияния.

Первым обещать спасение и защиту. Вторых кормить надеждой отмотать время назад.

И вот здесь две главных вещи о “русском мире”. Первая: это проект российской власти. И вторая: он настроен на реанимацию прежней сказки о главном.

Для “русского мира” лучшее будущее — это прошлое. Когда нас все боялись. Когда русский медведь был большим и страшным. А советские были дружной массовкой, радостно марширующей с правильными песнями под правильными знамёнами.

С точки зрения “русского мира” тихое расставание бывших советских республик было культурной и политической катастрофой. Империю разменяли на кволые локальные суверенитеты. И стали делать вид, что мы незнакомы.

Врешь, не возмешь! От нас так просто не уходят. Вы еще полюбите русских. Когда увидите наши цены на газ и захотите кому-то впарить свои творожок и сметанку.

А вообще с какого перепугу вы решили, что вы – не мы? Язык один. Ну ладно, почти всегда один. Власть спортивная. Прошлое общее. “Бриллиантовую руку” любишь? Макаревича помнишь? Демократией объелся? Хочешь обратно туда, где пломбир за 28 копеек и Ленин вечно живой? Боишься шенгенов?

Тогда хватит выделываться. Путин думает о тебе.

“Русский мир” — спекуляция на травмах роста. Когда “государство уехало от своих граждан” (Щедровицкий).

Смерть красной империи зацепила всех и каждого. И обожгла даже тех, кто ее ждал и приветствовал.

Деньги стали пустыми бумажками, высшее образование не кормило, местные бонзы оказались не лучше центровых, громкие лозунги усохли до анекдотов. Удачно эмигрировало меньшинство. Из поколения 90‑х преуспели единицы.

Вот вам и ключик: “русский мир” — религия обиженных. Он дарит не лучшее завтра, а понятное вчера. Там нет других предложений, кроме воскрешения империи, крутого начальства и счастья от подчинения высшей воле.

Кому это важно? Потерявшимся в новой жизни. Шестеркам рассыпавшейся колоды — в поисках сильной руки. А еще — тем, кто считает себя этой сильной рукой.

Вербовщикам свежего пушечного мяса для своих свежих войн.

“Русский мир” — дешевая агитка, картонное алиби. Он невозможен без “советскости” — без упражнений в коллективной слепоте. Без наивного согласия с дурной легендой про эпоху общего счастья. В которую непременно стоит вернуться.

Все равно как. И неважно какой ценой.

Логика полевого командира — “кругом враги, но мы пробьемся” — учит видеть мир как вечный вызов и провокацию. Где есть одна правда — правда общего марша. Восторженный вайб смотра строевой песни.

Это как бы любовь. А по сути — кодекс войны. Который исходит из веры в собственную правоту. И уверенности, что цель оправдывает средства.

Поэтому Донбасс — это круто. И Крым — то, что надо. А еще есть несчастные русские в Эстонии. Угнетенные братья в Латвии и Литве. Бестолковые беларусы.  Да мало ли кого еще нужно спасать!

Что значит — не просят? Это вы просто не тех слушаете.

“Русский мир” — это режиссура конфликта. Смысл ее сводим к нескольким простым тезисам.

Первый: русские — лучшие. Потому что с ними бог, балет, Путин и матрешки. Второй: но нас никто не любит. Третий: это обидно. Четвертый: надо расправить плечи, сбиться в кучу и всем навалять.

В таком раскладе натуральным продуктом национальной гордости становится старательно отстроенный (для широкого пользования) образ bad Russ­ian. Качка с завышенной самооценкой и чрезмерной обидчивостью.

Bad Russ­ian — способность фасонить, когда все плохо. Первоначально, в конце 1980‑х — повадка заносчивого эмигранта. В дальнейшем (и по сей день) — агрессивная чернушная самореклама. Нас не тронь, а то затопчем.

И тут незнание языков и способность запивать гречку граппой — не кризис жанра, а стратегическое преимущество.

Бизнес на страхе — суть и смысловое ядро “русского мира”.

Он не просто тиражирует сказку про бедных брошенных братьев и большую московскую надежду. Он фактически воспитывает и как бы брошенных и как бы спасателей. Первых учит бояться, вторых — пугать. Два измерения фэйка. Две фальшивки на продажу.

Потому что “русский мир” не из этой реальности. Он твердит о придуманном мире, который никогда не существовал.

Это комикс из параллельной галактики, где несчастные жертвы войны культур только и мечтают вернуться в родное кино про 28 панфиловцев. Пустить слезу под “Союз нерушимый”. И крепко обнять наших хоккеистов, только что вчистую навалявших коварным канадцам.

Там никогда не было распада Союза и четверти века отдельной жизни. Там главный цвет — непременно красный, главный герой — Сталин, любимый спорт — субботник, а лучший поп-стар — Джызус Крайст. Там КГБ — друг человека. Солнце встает из Кремля. А пионеры крестятся на афиши Димы Билана.

Да, смысла здесь нет. Да, это пазл вразброс. Поскольку “русский мир” — не чистый спирт, а мутный “ёрш”.

Три формы действия “русского мира”: пропагандистский гон, ученый флуд, ядреный попс. Первый адресован не нам, второй — тоже. А вот с третьим встречаемся каждый день.

Проснулся с утра — и никакого тебе больше “Eвроньюса”! Взамен держи телеканал «Победа» — для тех, кто не наигрался в войнушку.

А еще русский сериализм на госканалах. Плотно забитая русским гастрольная афиша. Перегруженный соседским “Славянский базар”. Русский шансон в каждой маршрутке.

Московский глянец. Радио Русский Нафталин. Овердоз российского продукта во всех книжных — рядом со скромным шкафчиком тутэйшага.

Вопрос не в том, что всё это шлак. Во-первых, не всё. А во-вторых, шлак — нормальный низовой этаж культуры. Естественная культурная среда. Наша малая родина.

Проблема в том, что чаще всего это чужой шлак. Ты еще не научился говорить — а уже подсажен на “Любэ”.

Профану легко ошибиться. И вжиться в чужое как в свое. Лечь в ту схему, где главные — Пушкин, Сталин и Буйнов. А высший разум живет в Третьяковке. И это уже картина мира — с центром в Москве.

Мы живем в тени чужой поп-культуры, в кривом инфо-поле, где местные ресурсы играют слабую партию. Одна надежда на “Телеграм”.

Видели восторг публики на недавнем концерте “Руки вверх”? А ведь был еще и дополнительный!

Стоит ли после этого удивляться, что в Вашингтон летят от нас дерзкие депеши с предложением дать порулить земелькой Алясочкой?

На уровне народных забав “русский мир” уже здесь. И неплохо себя чувствует.                                                    

Залетные руссо туристо честно удивляются, когда им говорят, что они здесь не дома. Так все ж свои, всё ж знакомое! Правда в телевизоре лыжник вместо дзюдоиста. И памятники ставят не царям, а коровам.

Нормальный вопрос: что делать с русским? Нормальный ответ: ничего. Отменить не выйдет. Запретить не прокатит. Не замечать смешно. Впадать в экстаз глупо.

Оставим Пушкина Пушкиным. Бродского Бродским. Земфиру Земфирой. ЛСП и Макса Коржа дадим подержать. Ненадолго.

И будем дружить по переписке. Создавать конкурентное свое.

Лучшее противоядие от гипер-русскости — не гипер-беларускасьць, а тутэйшасць. Личный микс культур и стилей. Способность фильтровать сигнал.

И вот тогда станет понятным, что лучшее за восточной границей живет мимо “русского мира”. И ничем ему не обязано.

Путинская империя — блеклое селфи. Выгоревший стоп-кадр. В нем нет внятного сценария роста и смыслового стержня.  И потому все любимые ухватки странны и ущербны.

“Русский мир” занят принуждением к любви. Но в итоге строит прямо противоположное: закрытое и закомплексованное травматичное пространство. Где главные двигатели — боязнь чужого и страх поражения.

Это, в общем, никому и ни о чем. Игра мускулами на уровне дворового пацанства. Именно потому “русский мир” ничему не способен научить. И уж точно не способен научиться.