Почему я пишу о политике?

eurobelarus.info

А, может, тут нужна так называемая гонзо-журналистика – новое направление, когда все может быть очень субъективно, на эмоциях… Смазанные воспоминания, отрывистые впечатления, сумбурный пересказ событий… И крепкие выражения можно употреблять. Если журналист в момент происходящего это чувствовал.

Помню, я собиралась в отпуск, последний рабочий день. Дима Завадский то ли какие-то фотографии мне должен был передать, то ли еще что-то. Приехал. И застрял у нас в редакции на много часов. Когда мне надо было работать, он пил кофе. Когда я пила кофе, он говорил. Про работу, про жизнь, про Чечню, про рыбалку, которую любил и на которую собирался вечером, но, как потом выяснилось, не поехал.

А на следующий день Дима исчез. Меня, человека, с которым Завадский накануне исчезновения провел почти целый день, для дачи показаний никуда не вызывали.

… С Василием Гродниковым я близко знакома не была – общались пару раз по телефону. Но это я на тот момент проработала в «Народной Воле» совсем не много, а для редакции он был постоянным и давним автором. И когда Василия Петровича нашли дома с проломленным черепом, все, конечно, вспомнили его статьи о квартирных махинациях под общим названием «Кидалы». Все вспомнили. Все подумали, что смерть может быть связана с нашей небезопасной профессией. Но только не следствие. Оно никого из «Народной Воли» не побеспокоило…

 … Ника… Вероника Черкасова… Когда по горячим следам убийцу не нашли, то само собой родилось подозрение, что убийство не бытовое. И стали намекать на «иракский след». Так получилось, что именно я уговорила Веронику поехать в Ирак, хотя она никогда этими темами не занималась. Мы тогда всяко-разно писали про иракские контракты «Инфобанка», а они говорили, что все это чушь и неправда, а в итоге сошлись на том, что надо съездить в Багдад и своими глазами посмотреть, чем они там, в Ираке, занимаются. Чтобы это не выглядело как «южные каникулы» для оппозиционной журналистки (а из-за санкций лететь надо было с остановками на Кипре, в Сирии и только потом в Багдаде), они решили пригласить и представителей двух ведущих госгазет – «СовБелии» и «Республики».

«Ну, тогда и негосударственных журналиста пусть будет два. Чтобы паритет, и чтобы мне в вашей мужской компании не было скучно», — сказала я.

На том и сошлись. Вот так в этой поездке и появилась Вероника.

Конечно, никаких тайных поставок оружия, нефти или белорусских девушек для багдадского двора мы не видели. И, честно говоря, лично я не верю, что, вернувшись в Минск, Ника начала какое-то особое расследование на эту тему. Но…

Следствие вообще не интересовало, что я по этому поводу думаю, что мы там видели, где были, с кем встречались.

«Черкасова злоупотребляла алкоголем?», «Какие у нее было отношения с сыном, с отчимом?», «Вам она не казалась странной?» — вот и все, что их интересовало.

«В этом деле нет никакой политики», — убеждал меня следователь Чумаченко.

А я говорила: «Есть! Потому что вся ваша система гоняется за пацанами, которые вышли с бело-красно-белым флагом. Щемит, уничтожает оппозицию. Вы собираете сплетни, «клубничку», всякую грязь на тех, кто никогда не пойдет убивать, кто просто «неправильно думает о Лукашенко». Вы не даете им жизни в этой стране. А вот убийство, криминал, вы раскрыть не можете! Не можете потому, что все силы брошены на защиту режима. Ни на что больше сил не осталось».

Я хочу, чтобы не убивали моих коллег.

Я хочу, чтобы совершенные преступления были расследованы.

Я не хочу, чтобы мои коллеги умирали молодыми, потому что какая-то мразь трепала им нервы только за то, что они делают свою работу.

Я не умею писать некрологи.

И поэтому я много пишу о политике.