Украинская журналистка: «Отношения между нашими государствами сейчас даже не на нуле, а ушли в минус. И мы не можем с минуса подняться сразу на 10‑й этаж»

— К этому невозможно быть готовым ни как журналисту, ни как гражданину, ни как нормальному человеку. Это невозможно осознать, — говорит украинская журналистка Марианна Присяжнюк о своей первой поездке в Ирпень и Бучу после освобождения.

За последние три месяца ей несколько раз пришлось побывать в Киевской области. Коллега рассказала «Салідарнасці», как изменились Ирпень, Буча и Бородянка за это время, а также как изменились отношения между украинцами и белорусами после вторжения России. 

— Я работаю за рубежом и 24 февраля как раз отправлялась в командировку на Балканы, — вспоминает Марианна. — Вообще, первоначально прошла информация о том, что война может начаться 16 февраля. Уже числа с 13-го я просыпалась каждую ночь в 3 часа и больше не могла уснуть.

24 февраля тоже проснулась ночью и стала собираться в дорогу, потом увидела новости и начала звонить родным. Как ни странно, но мой отец сказал, что  рано или поздно это должно было произойти, и поехал на работу. Мама тоже в тот день еще не осознавала всего и говорила более-менее спокойно.

У меня начались самые тревожные и загруженные недели, когда мы работали буквально сутками, сообщая миру о происходящем.

К счастью, ни родных, ни знакомых в России у моей семьи нет, поэтому никаких тяжелых разочарований в этом плане не случилось.  

Сама я, конечно, прекрасно понимала, что 24 февраля — это не начало. Начало было в 2014 году или в момент, когда были подписаны «Харьковские соглашения» (Российско-украинский договор, продливший срок пребывания Черноморского флота России в Крыму до 2042 года в обмен на скидку на газ для Украины — С.), а, может, и раньше.

Как только смогла, приехала в Украину. Это было в начале апреля, мы с группой журналистов отправились в Киевскую область.

Собеседница «Салiдарнасцi» рассказала, что журналисты, начиная с зоны отчуждения, практически прошли по пути российских войск, которые двигались на Киев со стороны Беларуси. Именно в этих чернобыльских местах была расположена основная база захватчиков.

— Там было какое-то неимоверное количество ящиков от боеприпасов, разбитой техники, одежды. Повсюду валялись коробки от вещей, упаковки от разной еды, на которых была указана вся география: Крым, Дальний Восток, на банках из-под тушенки было написано, что они произведены на каком-то «Буряткомбинате».

После у очевидцев мы узнали, что в Киевской области орудовали  русские, чеченцы и буряты. 

В селе Луговики, которое лежит как раз на самом пути на Бородянку, Бучу и Ирпень, мы познакомились с семьей киевлян. Муж и жена переехали в деревню и занялись разведением собак. У них была возможность выехать в первые дни. Но они остались, потому что не могли вывезти всех своих 18 питомцев.  

У этих людей оккупанты перерыли весь дом, сорвали замки на сараях, говорили, что ищут «мужчин из теробороны», забрали все, что могли унести: еду, какую-то технику, — рассказывает собеседница.

С трудом подбирая слова, чтобы описать освобожденные Ирпень, Бучу и Бородянку, она вспоминает, какими были эти небольшие городки, в которых мечтала жить и сама.

— Все эти города находятся возле Киева. Из Ирпеня, например, до метро ближе, чем из некоторых районов столицы. С Бучей Ирпень разделяет только тот самый мост, который взорвали.

В этих местах жило особенно много молодежи, креативной, творческой, потому что они очень комфортные для жизни, но в то же время жилье там стоило дешевле, чем в Киеве.

То, во что превратили эти прекрасные города, тяжело передать словами. Практически наполовину их сровняли с землей, повсюду стояли разрушенные обугленные дома с огромными дырами, иногда вместо целых подъездов.  

Один мой собеседник, который с семьей пережил три недели оккупации и потом все-таки они смогли вырваться, показал нам свой офис, от которого остались одни стены, и рассказал, что потерял еще и дом.

Этот мужчина жил в Буче, а работал в Ирпене частным судебным исполнителем. Все квартиры на первых трех этажах их дома заняли оккупанты. Они постоянно переходили из одной в другую и предупредили местных жителей, чтобы те не вздумали никому передавать информацию об этом.  

Все, с кем мы говорили, рассказывали, что российские военные  действительно удивлялись количеству бытовой техники и обустройству квартир украинцев, многие впервые видели кондиционеры.

Горожане вынуждены были спуститься в подвалы. На улицу выходить было страшно, приходилось буквально под обстрелами бежать за водой в колодцы и за продуктами в разграбленные магазины, искать, где что осталось. Обстреливали города и танки, и авиация.  

Оккупанты угрожали, разговаривали, направив на человека автомат, постоянно проверяли всех по каким-то спискам. Люди подтверждали, что на улицах действительно лежало много убитых, — передает со слов очевидцев Марианна.

Последний раз она побывала в Ирпене спустя три месяца после освобождения. Признается, что не узнала ни людей, ни город:

— Я была поражена преобразованиями. Эти люди, которые в апреле еще никак не могли отойти от шока и в основном только искали своих родных и знакомых, теперь с большим  воодушевлением восстанавливают свои города. Они говорят, что за последний месяц сделали больше, чем за год. Разбирают завалы, убирают мусор, собирают боксы — временное жилье для тех, у кого оно разрушено.

Кругом очень много волонтеров, все друг друга поддерживают, предлагают помощь. Видно, что места оживают. Много людей на улицах, повсюду заработали базарчики с продуктами, все чем-то заняты.

Одна из картин, которая мне просто врезалась в память: взрослые с детьми играют в мяч на футбольном стадионе, который чудом уцелел. А вокруг апокалипсис — разрушенные дома, — рассказывает собеседница.

Марианна несколько раз приезжала в командировки в Беларусь. На нарушение прав человека в нашей стране она обратила внимание раньше, чем большинство самих белорусов.

— Я была у вас в 2015 и 2017 годах на акциях «тунеядцев». В 2020 году моя редакция сочла командировку в Беларусь опасной. Но мы внимательно следили за событиями, за всем террором, который начался после массовых протестов. Мы болели за белорусов всей душой.

Многие бежали к нам в Украину и нашли у нас убежище. Сейчас белорусы воюют за Украину. Но также нам известны факты о диверсантах из Беларуси.

Однако я не сторонник сейчас кого-то обвинять, мол, вы не дожали в 2020‑м, или мы в 2014‑м. Я считаю, что у нас сейчас общая беда, нам надо выстоять и победить в этой войне, а потом будем думать, кто в чем виноват.

— Каким вы видите будущее трех стран?

— Уже понятно, что Украина, Беларусь, Россия — это ложный концепт триединого народа. Поэтому после окончания войны я бы хотела, чтобы между Беларусью и Украиной был визовый режим. Ну, а для России наша граница вообще будет наглухо закрыта.

То, что случилось между нашими странами, а Беларусь де-факто — соагрессор, никак не повлияло на отношения между людьми, которые понимали и понимают, что происходит. У меня есть друзья-журналисты из Беларуси, и произошедшее не разрушило наши отношения.  

Но при этом нужно понимать, что отношения между государствами сейчас даже не на нуле, а ушли в минус, и мы не можем с минуса подняться сразу на 10‑й этаж.

Еще многое зависит от того, что захочет сам белорусский народ, выберет ли он себе новым президентом, например, Колю Лукашенко или белорусы решат идти в сторону Европы, как мы.

Это очень нелегкий путь, у нас после Майдана на этом пути было  столько ошибок, скандалов, разочарований. И он еще не закончен, но мы хотим переориентировать наше общество и платим сейчас за это очень высокую цену.  

Я желаю вам, если вы все-таки тоже пойдете по этому пути, чтобы у вас не было таких человеческих потерь. Думаю, что украинцы хотели бы видеть Беларусь не поглощенной Россией.

Мы хотим жить с нормальными соседями, торговать, развиваться. Хотелось бы приезжать туда, где все разговаривают на белорусском языке, чтобы окунуться в новую культуру. Какая была бы красота!

Читайте ещё: 

«Больш ня шлі мне канвэрты». Алег Грузьдзіловіч з пачатку чэрвеня ўжо двойчы трапляў у ШЫЗА

Судовы працэс у «справе БелаПАН» прыпынены як найменш на 2 месяцы

Экс-CEO партала: «Onlíner — гэта бізнэс, які быў заўсёды вельмі блізкі да чытача»