«Делали новости о стране, в которую не могли вернуться». Журналисты из Бирмы, Азербайджана и Беларуси — о работе в вынужденной эмиграции

Один оставил матери записку, что вернется через полгода, и бежал на четверть века — через джунгли, ночью, без паспорта. Второй понял, что возвращение домой закончится допросом, и решил не рисковать. Третий ехал к границе после Окрестина, не зная, выпустят ли его из страны.

Они жили в разных уголках мира, говорили на разных языках и оказались в изгнании с разницей в десятилетия — но по одной и той же причине. MOST поговорил с журналистами из Бирмы (нынешней Мьянмы), Азербайджана и Беларуси, которые вынуждены были покинуть родину и продолжили работать в эмиграции.

Снимок носит иллюстративный характер. Источник: Frank Rietsch / Pexels.com

Три пути к одному решению

«В тот день я сказал, что выхожу на протест в последний раз»

23-летний студент стоматологического факультета Ай Чан Наинг в сентябре 1988 года участвовал в антиправительственных протестах в родной Бирме. Страна жила под диктатурой с 1962 года и за 25 лет стала одной из беднейших в мире.

Денежная реформа 1987 года запустила череду протестов. К 1988 году напряжение достигло предела. Массовые демонстрации по всей стране закончились гибелью тысяч людей, после их подавления в сентябре 1988 года новая военная хунта установила контроль над страной. Точной статистики нет: по самым скромным оценкам, погибли около 3 тыс. человек, по другим данным — до 10 тыс.

— После того, что произошло в сентябре, стало ясно, что и оставаться, и молчать невозможно, — вспоминает Ай Чан.

Ай Чан Наинг. Фото из его архива

Он и трое его однокурсников решили уехать. Они понимали, что в стране больше не осталось безопасного пространства для открытого сопротивления, а единственный способ продолжать борьбу — присоединиться к студенческим группам на тайско-бирманской границе.

Самым трудным оказалось объяснить это семье.

— Я был младшим ребенком и, хотя мне уже было 23, был очень привязан к маме. Она просила меня не выходить на демонстрации: слишком большой риск быть убитым. В тот день я сказал ей, что это последний раз, когда я иду на протест. А перед уходом оставил под подушкой записку: что я уже покинул страну, присоединился к вооруженному сопротивлению и вернусь через шесть месяцев, — говорит Ай Чан.

«Адкрыта прапагандуе палітыку тэрору ў дачыненні да “непаслухмяных” журналістаў». Як М’янма дэмакратызавалася наадварот

«Возвращаться нельзя»

Орхан Маммад родился и вырос в Азербайджане. В 2015 году он учился за границей, а в его стране в это время усиливалось давление на независимые СМИ. После президентских выборов 2013 года власти начали системно подавлять любую критику, и независимые медиа быстро оказались в зоне риска.

Ситуация обострилась после протестов 2013–2014 годов, связанных с коррупцией и злоупотреблениями в армии. В стране закрывали редакции, задерживали репортеров, против журналистов и активистов возбуждали уголовные дела.

К середине 2015 года власти развернули масштабную кампанию против Mey­dan TV — независимого интернет-издания, с которым был связан Орхан. Журналистов массово вызывали на допросы, у одних изымали технику, другим запрещали выезд из страны. Начались задержания.

Уголовные дела возбуждали по разным статьям — от незаконной предпринимательской деятельности до уклонения от уплаты налогов. Формально это выглядело как финансовые проверки, но правозащитники называли происходящее давлением на независимую прессу.

Орхан Маммад. Фото из его архива

Сначала Орхан был в Грузии. Следующей точкой стала Италия, где он продолжал учебу. Тогда он еще надеялся, что сможет хотя бы ненадолго вернуться домой, но ситуация только ухудшалась: коллегам предъявляли новые обвинения, журналистов останавливали на границе, а любое сотрудничество с независимым медиа становилось поводом для преследования.

— Я понял, что возвращаться нельзя. Было очевидно, что это опасно, — говорит Орхан.

Окончательное решение не возвращаться Орхан принял, когда Mey­dan TV предложило ему постоянную работу в берлинском офисе. Стало понятно: продолжать заниматься журналистикой можно только за пределами страны.

Аннулирование аккредитации иностранных СМИ и закрытие независимых медиа: что происходит с журналистикой в Азербайджане

«Я понял, что выйду — и за мной все равно снова придут»

Спортивный журналист из Беларуси остается анонимным из-за продолжающихся репрессий внутри страны. Мы назовем его Валерием. Его путь в изгнание начался в 2021 году. К тому моменту он около 15 лет работал в журналистике, сотрудничал с разными изданиями и не собирался уезжать.

После выборов 2020 года давление на медиа резко усилилось: коллег задерживали, редакции закрывали, журналистов признавали «экстремистами». Валерий продолжал работать до тех пор, пока сам не оказался за решеткой.

По данным Беларусской ассоциации журналистов, на конец 2025 года в Беларуси 28 журналистов находятся в заключении. «Экстремистскими» признаны 42 независимых медиа и инициативы. За год зафиксированы десятки обысков и новых задержаний — репрессии против профессии остаются системными.

Валерий провел десять суток в изоляторе на Окрестина — и именно там понял, что оставаться в стране больше нельзя.

— Я понял, что выйду — и за мной все равно снова придут. Выбора не было, — вспоминает он.

После освобождения ему понадобилось несколько дней, чтобы прийти в себя. Вопросы с документами удалось решить за неделю–полторы, и примерно через три недели после выхода Валерий уехал из Беларуси.

— У меня не было визы. Единственный доступный вариант — Украина. Мы понимали, что едем в одну сторону, — говорит он.

Отъезд. Фото из архива Валерия

Первый шаг в неизвестность

«Мы не знали его, он не знал нас. Это было единственное, за что можно было зацепиться»

Переход через границу стал для Ай Чана первым и самым рискованным этапом. У него и его товарищей не было никаких документов. Шли с проводником, который помогал обойти контроль и попасть на территорию Таиланда.

— Нас вел человек, который говорил по-тайски, и это дало шанс пройти все блокпосты. Мы просто садились в автобус и делали вид, что все в порядке, — вспоминает он.

Этот момент он не называет облегчением. Скорее — началом нового этапа, в котором еще не было ясности. Ай Чан понимал, что вернуться в ближайшее время не сможет, но не представлял, насколько долгим окажется путь в изгнании.

Первой остановкой стал Бангкок. Туда студенты добрались почти без денег. Там их должен был встретить шведский журналист, контакт которого им передали знакомые из Янгона — крупнейшего города Бирмы и ее бывшей столицы.

— Мы не знали его, он не знал нас. Это было единственное, за что можно было зацепиться, — говорит Ай Чан.

«На границе жим-жим был, конечно»

Валерий вспоминает, что в день его отъезда новостные ленты были переполнены сообщениями о задержаниях и обысках у журналистов.

Чемоданы были собраны заранее. Тогда Валерий еще надеялся, что уезжает ненадолго — на пару месяцев, пока ситуация не уляжется.

— На границе жим-жим был, конечно. Но все обошлось, — говорит он.

Кароткая гісторыя беларускай журналістыкі: адраджэнне, вынішчэнне і выгнанне

Пограничница внимательно посмотрела документы, задала два коротких вопроса — и пропустила. Уже после пересечения границы ощущение временности исчезло.

— Когда прошли, у меня было только одно чувство: все, назад дороги нет, — вспоминает Валерий.

Первое время после переезда

Из партизанов — в журналисты

После первых недель в Бангкоке Ай Чан вместе с другими студентами отправился в учебный лагерь на тайско-бирманской границе. Там они получили базовую военную подготовку и несколько месяцев жили среди активистов, которые покинули страну после протестов.

— Мы учились стрелять, учились выживать, — вспоминает он.

Именно в этот период произошла встреча, которая определила его дальнейшую жизнь. В лагерь приезжал шведский журналист Бертиль Линтнер, много лет писавший о Бирме и работе оппозиции в изгнании. Он объяснил студентам, что сопротивлению нужны не только бойцы, но и те, кто будет документировать происходящее, фиксировать нарушения и передавать информацию миру.

— Он говорил, что наша задача — давать информацию. И я понял, что могу быть полезнее как журналист, — говорит Ай Чан.

Работа DVB. Фото: burmese.dvb.no

Вскоре Линтнер начал давать ему первые задания: записывать истории бежавших студентов, собирать данные о погибших и пропавших, фиксировать события на границе. Это были простые тексты, но именно так Ай Чан впервые увидел, что информация может влиять на международную реакцию и поддержку бирманского движения.

Позже именно этот опыт привел его в Европу, где сформировалось DVB — медиа, созданное бирманцами в изгнании.

«Другой опции просто не было»

В Берлине Орхан оказался в среде, где журналист может работать без риска задержания. В первые месяцы его жизнь была «подвешенной»: учеба еще продолжалась, работа в редакции только начиналась, а будущее казалось нестабильным.

Самым тяжелым оказалось постоянное наблюдение за ситуацией дома. Почти каждый день он узнавал о новых арестах, вызовах на допросы, ограничениях на выезд коллег. Это влияло на внутреннее состояние сильнее, чем все, что происходило вокруг.

Работа Mey­dan TV в Берлине выглядела иначе, чем в Азербайджане. Не было доступа к официальным мероприятиям, некуда было выезжать на репортажи. Журналисты работали дистанционно: опирались на сеть источников внутри страны, сообщения очевидцев и материалы активистов.

— Мы делали новости о стране, в которую не могли вернуться, — вспоминает он.

Mey­dan TV. Иллюстрация: Face­book Mey­dan TV

Когда в Азербайджане усилились массовые задержания сотрудников Mey­dan TV, Орхан стал одним из тех, кто поддерживал ежедневную работу редакции извне: собирал новости, проверял информацию, помогал координировать темы и общение с источниками.

Он был в безопасности, но чувствовал постоянную дистанцию между собой и коллегами, которых могли задержать в любой момент.

Европа постепенно стала его домом, но это никогда не ощущалось как выбор или достижение — только как необходимость.

— Я уехал, чтобы продолжать работать. Другой опции просто не было, — говорит он.

Індэкс свабоды слова-2025. Угадайце, на якім месцы аказалася Беларусь?

«Я проспал начало войны»

Украина была для Валерия временной остановкой. Он восстанавливался после Окрестина и работал удаленно. Говорит, когда в феврале 2022 года началась полномасштабная война, страха не почувствовал — скорее растерянность.

— Я проспал начало войны. Не было паники. Просто все вокруг начало меняться, — вспоминает он.

Уезжать из Украины он тогда не планировал. Все определил вопрос легального статуса. У Валерия заканчивался беларусский паспорт, а продлить его в Украине оказалось невозможно.

— Мне в отделе иммиграции прямо сказали: чувак, никто тебя продлевать не будет, ты беларус, ты агрессор, — рассказывает он.

Параллельно ему заблокировали банковские счета. В этот момент единственным реальным вариантом стала Польша. К тому времени у Валерия уже была гуманитарная польская виза, открытая за два дня до войны — «просто чтобы съездить к друзьям».

— Я понял, что спокойно могу пересечь границу. У меня была виза, и другого выхода уже не оставалось, — говорит он.

Научиться жить заново

«Нашей задачей было давать правдивую информацию тогда, когда внутри это стало невозможным»

Работа с иностранными журналистами стала для Ай Чана мостом, который вывел его из лагеря на международный уровень. Связи укреплялись, запрос на информацию о происходящем в Бирме рос. Он понял, что может быть полезнее как журналист, а не как участник сопротивления.

В 1989–1991 годах Ай Чан жил в Таиланде и выпускал бюллетень DAWN — двухнедельную рассылку студенческой организации ABSDF. В 1991 году он переехал сначала в Германию, а затем в Швецию, где запустил еженедельный новостной бюллетень Bur­ma Focus. Параллельно режим в Бирме становился все жестче, а независимая журналистика внутри страны фактически исчезла.

В 1992 году в Норвегии сформировалась группа бирманских журналистов в изгнании. Появилось Demo­c­ra­t­ic Voice of Bur­ma (DVB) — медиа, которое рассказывает миру о происходящем в Бирме. Ай Чан присоединился к проекту как репортер, постепенно рос и с 2002 года возглавил DVB в качестве главного редактора и директора.

— Нашей задачей было давать правдивую информацию тогда, когда внутри это стало невозможным, — говорит Ай Чан.

Эфир DVB. Фото: burmese.dvb.no

DVB начала с радиовещания и телепрограмм для бирманской диаспоры, но быстро стала одним из ключевых источников информации о событиях внутри страны. Для многих жителей Бирмы эфиры DVB оставались единственным способом понять, что происходит в других регионах и как развивается сопротивление.

«Я все время жил по комнатам, с соседями»

Для Орхана первые годы в Берлине были сложными в бытовом плане: постоянные переезды, съемные комнаты, отсутствие собственного пространства.

— В Берлине шесть–семь лет у меня не было нормального жилья. Я все время жил по комнатам, с соседями. А в Азербайджане не так — у тебя есть свое пространство, кухня, дом. Я очень хотел создать такое место здесь, — говорит Орхан.

Только три года назад у него появилась квартира, которую он смог назвать домом. Теперь он живет там, и впервые за много лет пространство стало по-настоящему своим.

— Три года назад я сделал это. Теперь у меня дом. Большой, трехкомнатный. Первый раз за семь лет почувствовал, что дома, — говорит он.

Дзве траціны журналістаў у выгнанні сыходзяць з прафесіі: высновы даследчыцы Ханан Бадр

«Нужно было как-то жить, что-то зарабатывать, просто держать себя на плаву»

Польша стала для Валерия местом, где все пришлось начинать заново. Сбережения быстро таяли, стабильного дохода не было, и он брался за любые временные подработки.

— Нужно было как-то жить, что-то зарабатывать, просто держать себя на плаву, — говорит он.

Параллельно Валерий решал вопросы легализации: регистрация, страховка, банковские счета. После Украины это давалось особенно тяжело. Любая задержка могла поставить под угрозу его пребывание в стране.

После 2020 года привычная профессиональная среда — редакция, коллеги, присутствие на мероприятиях — фактически исчезла. Валерий перешел на небольшие удаленные проекты и редактирование.

Самым тяжелым оказалась не смена формата работы, а потеря живого общения.

— Невозможность видеться с людьми, с которыми поддерживаешь контакт, — это самое главное. Я всегда любил общаться с глазу на глаз. А постоянная переписка — ну, это не то, — говорит он.

Чтобы зарабатывать, Валерий устроился в такси. Его день превратился в постоянное переключение между сменами, текстами и спортзалом.

Когда мы договаривались об интервью, свободное «окно» приходилось ловить между всеми этими делами.

— Главное было не выпадать. Делать свое, даже если это уже не та журналистика, которая была раньше, — говорит Валерий.

«Изгнание» — слово, которое звучит для каждого по-своему

Домой — и опять в изгнание

Ай Чан руководит Demo­c­ra­t­ic Voice of Bur­ma как исполнительный директор и главный редактор. Его редакция остается одним из ключевых источников информации о стране. Часть журналистов DVB работает подпольно в Бирме. Сам Ай Чан координирует работу из Европы, понимая, что любая публикация может стоить кому-то свободы. Он говорит, что изгнание — это не про географию, а про ответственность.

— Ты можешь быть в безопасности, но люди, о которых ты рассказываешь, — нет. И от этого ответственность только растет.

За годы изгнания Ай Чан все же смог вернуться в Бирму. С 2012 по 2020 год он работал внутри страны в период короткой либерализации, пока в 2021 году не произошел новый военный переворот.

— Это уже второй раз, когда мы начинаем работать в изгнании, — говорит Ай Чан.

Если возвращаться, то только в гости

Орхан до сих пор работает в Mey­dan TV, а власти Азербайджана до сих пор называют это медиа угрозой и возбуждают против него уголовные дела. Тем не менее Mey­dan TV остается одной из немногих площадок, через которые страна узнает правду о себе. Для Орхана изгнание — это жизнь, в которой связь с домом сохраняется, но возможность вернуться утрачена.

— Когда живешь мыслями о возвращении, становится только тяжелее. Я перестал так думать. Если когда-нибудь смогу поехать — поеду в гости. Но жить — нет. Германия — единственный безопасный вариант.

Орхан Маммад. Фото из его архива

Почему «изгнание» — не идеальное слово

Валерий совмещает журналистику с работой в такси. Он больше не делает спортивные репортажи — для этого нет ни доступа на матчи, ни других условий. Но он продолжает писать, редактировать тексты и выполнять небольшие проекты. Говорит, журналистика — это то, чем он хотел заниматься с детства и к чему все равно возвращается — даже в эмиграции.

Слово «изгнание» Валерий применяет к себе осторожно. Для него это прежде всего выбор — между несвободой и свободой.

— Меня спрашивали, что значит быть журналистом в изгнании и почему я себя таковым не считаю. Для меня изгнание — это когда тебе не оставляют выбора. А у нас, у сотен тысяч беларусов, выбор был. Мы сделали логичный шаг — в пользу свободы, равноправия и перспектив. Нас никто не изгонял. Мы сами приняли решение. Если уж философствовать, то это совсем другое состояние.

Полмира живет там, где ситуация для прессы крайне тяжелая

В последние годы журналисты все чаще вынуждены покидать свои страны из-за преследования. С 2020 по 2023 год число случаев, когда Комитет по защите журналистов (CPJ) оказывал помощь журналистам именно из-за вынужденного отъезда, выросло на 227%.

В первой половине 2024 года около 64% журналистов, получивших экстренную помощь CPJ, уже находились в изгнании или были вынуждены срочно бежать из таких стран, как Мьянма, Никарагуа и Судан.

Индекс свободы прессы. Источник: Репортеры без границ

Давление на журналистов сегодня остается глобальной реальностью. По состоянию на 1 декабря 2025 года во всем мире в заключении содержатся 503 журналиста, подсчитала организация «Репортеры без границ» (RSF). Больше всего — в Китае, России и Мьянме. Беларусь на 4‑м месте.

По данным Индекса свободы прессы RSF за 2025 год, более половины населения мира живет в странах с крайне тяжелой ситуацией для журналистов. Число таких государств за последние пять лет удвоилось — с 21 до 42.