Счастливые люди: «Репортаж с рюкзаком» съездил в деревню под ЧАЭС, где живут самосёлы

Место встречи — гомельскую достопримечательность с двумя аистами — обнаружили не сразу: птиц закрыли в железный короб, и местные жители лишь пожимали плечами — «не знаем». Взяв на себя ответственность и телефон с включенным navi­tel, руководитель Брестского отделения ОО «БАЖ», редактор сайта natatnik.org и журналист «Беларускага Радыё Рацыя» Максим Хлебец решил задержаться у неопознанного объекта.

Это было правильное решение — ведомые чутьем и навигаторами, подошли остальные участники группы. Пригласив в микроавтобус, руководитель Гомельского отделения ОО «БАЖ» Анатолий Готовчиц включил дозиметр — самую, пожалуй, значимую деталь путешествия: «Мне его зампред Гомельского облисполкома в чернобыльский 1986 год подарил. Слесарь его фамилия. Умер уже». Дозиметр — не сувенир, а рабочий инструмент: Готовчиц — один из первых журналистов, что ездили в опасную зону за репортажами. Пока на дозиметре норма — 0,10 мкР/ч (допустимые показатели — до 25–30 мкР/ч.) Какие еще цифры увидим во время поездки?

За окнами — редкие деревья. «Вырубили лес, —  вздыхает журналист-фрилансер Лариса Щирякова. — Спилить — дело нехитрое, выкорчевать — дорого. Нам говорят, что выведут освободившиеся земли в севооборот, но хотела бы я посмотреть на того, кто согласится есть хлеб, выращенный вдоль дороги».

Брагин, первая остановка. С редактором газеты «Вечерний Гродно» Инной Максимчик заходим в гостиницу «Верас». Пусто, женщина моет пол. «Люди? — задумчиво не то спрашивает, не то отвечает она. — Редко приезжают даже на выходных, разъехались все. До аварии больше 10 тыс. человек жило, сегодня — 4 тыс. Больных много, молодые — в возрасте до 50 лет от рака умирают. Зато постояльцы есть — семеро спортсменов из Германии, соревнования какие-то у нас».

О том, что жизнь продолжается, напоминают фанерные изображения матери с ребенком у пешеходного перехода. Рядом — мемориал в память отселенных деревень. В списке населенных пунктов с удивлением видим Брагин. Как же так, ведь город жив?

«Большие населенные пункты сложно отселить, — объясняет корреспондент Radio France Inter­na­tionale Геннадий Шарипкин, только вернувшийся из поездки по чернобыльским местам России, — дорого и невыгодно. В городе Новозыбков, где проживает около 40 тыс. человек, большой фон, поэтому землю закатывают в асфальт. Говорят, помогает».

«Пожалуйста, остановитесь! — с последних кресел подает голос Вадим Можейко, культуролог, пишущий на сайт journalby.com. — Это же Дублин! Хочу селфи!»

Вадим точен: указатель на Дублин действительно стоит у дороги и селфи уже на планшете. Мои снимки репортажные — люди, микроавтобус, указатель. И невероятно жирные мухи на фото, которых замечаем только в автобусе. «Исход из Дублина, — оптимистично комментирует отъезд Шарипкин, — подальше от чернобыльских мух».

Но все только начинается — с каждым километром мы приближаемся к ЧАЭС. Василий Мацкевич из «Медиа-Полесья» обращает внимание на указатель. Деревня Гдень — еще один населенный пункт, который отселили в 1986 году. Люди уезжали с вещами и животными, а через полгода вернулись. Сегодня 92 дома жилые, в них около 170 человек, 30 — дети.

«Не пощупать руками, не унюхать»

Старожил деревни во всех смыслах этого слова — 85-летняя Антонина Левченко делит кров с сыном. Анатолий садовод, философ и художник — дом в цветах и картинках. Два кота и дворовая собака доверчиво ластятся к ногам.

«Не было ничего после Чернобыля, никакой радиации, — вспоминает женщина,  — можно было не уезжать. Облако пошло за железную дорогу, дома не захватило. Да и чего бояться, когда радиация по всему белому свету — везде реакторы?»

«Была психологическая обработка, — присаживается на лавочку Анатолий.  — Чтобы деньги прокрутить, людей туда-сюда тасовать надо. Я даже в КГБ писал, спрашивал, зачем деревни выселяли».

«Будешь выступать — тебя посадят», — предупреждает мать.

«Радиацию не пощупать руками, не унюхать, — бесстрашно продолжает Анатолий,  — наше здоровье — оно разве только от радиации? Это наследственность, образ жизни, питание, твое желание жить на этом месте. Все от настроя человека зависит, захочешь — будешь жить. В Бога надо верить — и жить».

Прощаемся с хозяевами, идем дальше. Деревня как деревня, только по дороге то разрушенный фундамент, то поломанная ограда попадаются. Полкилометра пути — и  на поле с бурьяном, наконец, замечаем одинокую фигурку. Когда-то здесь был огород.

Выглядит жутковато – место от дома и до горизонта поросло бурьяном. «70 гектар будет», — с легкой грустью признает хозяин, 62-летний Евгений Кичкарь, или Женя, как он представился нам. После ухода сожительницы остался один, своих детей нет. Да и сколько одному надо? «Вот тут картошка будет, там – помидоры, огурцы. Пенсия 1,7 млн. Если не бухать, то хватает. Приезжает автолавка, деньги трачу на продукты и курево — это тоже продукт».

Правда, с недавних пор стало тяжелей — оштрафовали за рыбалку на территории Полесского радиационно-экологического заповедника. Теперь 2 млн. рублей высчитают из пенсии.

«Какая же эта рыба грязная, если в нашей канаве можно ловить, а в заповеднике, куда канава идет, — нельзя? — не то удивляется, не то возмущается мужчина. — Я же не виноват, что в заповеднике лучше клюет».

Рыба — тоже еда. Сухая рыба, картошка, свиная косточка — вот рецепт супа, который ждет нашего собеседника на обед. На ужин такой же, но со «щавликом»: «нам вкусно, вам не знаю, как будет».

Женя бодр, доктора видел четыре года назад, когда тот приехал из соседней деревни Комарин. «Сломал ребра, когда хату на кирпичи разбирать полез, — объясняет мужчина, — через месяц заросли — и все дела».

…А сожительница переехала в дом неподалеку и по-прежнему заходит в гости — на телевизор. «Передачи смотрю любые, особенно военные,  — признает Женя. — И президента слушать люблю. Но я не большой охотник до разговоров, спросите лучше Светлану».

«Кто не хочет работать, тот не живет»

Дойдя до дома с фонарем — примета, обозначенная Женей,  — зовем хозяев. Выходит парень: «Вам кого?» От неожиданности задаем вопросы о новом знакомом.

Евгений — внук хозяев дома Светланы Назаровны и Евгения Петровича Шпетных, заканчивает Горецкую сельхозакадемию, потом на практику в деревню Комарин, туда же на работу возьмут, а жить будет у деда с бабкой, пока не женится.

Подходит хозяйка. «У нас все хорошо, — начинает у входа в калитку. —  Кто не хочет работать, тот не живет».

Но Вадим Можейко просит рассказать о переселении. Чем плохо на новом месте было, почему решили вернуться?

«Погано было,  — не церемонится в оценках Светлана.  — Все презирали, в магазинных очередях шарахались, думали, что заразные. Все лучшие продукты своим жителям, а нам — что осталось».

Вернулись через полгода. «Живем хорошо, получаем пенсию, моя — 2 млн. рублей. Картошки в том году 12 т сдали в Брагинское райпо, хоть и по 1,2 тыс. за килограмм, кто не ленится — лисички, чернику в Чернигов возит».

Журналисты оживают: грибы и ягоды в чернобыльской зоне под запретом, именно они накапливают максимум радиации и представляют большую опасность для человека.

«Неправда,  — словно отрубает Светлана. — У меня в Подмосковье, в Одинцово, дядька родной живет, приезжал, брал яблоки и сухие грибы на анализ. Черника показала допустимые нормы. Еще пример — сыну двоюродной сестры во Львове часто отправляем чернику — надо по здоровью. Те тоже проверяют — норма допустимая».

С лесных грибов-ягод Светлана переходит на колхозную продукцию: «из всего Брагинского района в деревне Гдень самые чистые корма». Вадим Можейко удовлетворен ответом. А Светлана продолжает: «когда выселяли, радиус 30 км взяли и всех, дураки, вывезли. А какие земли были, сколько скота! Колхоз в миллионеры выходил, ну как тут хотеть уехать!»

А болезни?..

Светлана становится серьезной: «Наде 70 лет не было — умерла, Люба в 60…»

«Большинство из тех поумирало, кто поехал в чистую зону — единицы остались, — подключается к разговору вошедший в комнату муж. — Это нервный стресс, переживания. А хоронить сюда привозят — душа-то болит».

Полный двор

Инициативу правительства по увеличению пенсионного возраста в этом доме поддерживают. «Я б еще работала, — признается хозяйка.  — А то сейчас не берут пенсионеров».

Впрочем, у работящей семьи и своих дел невпроворот. Евгений Петрович долго отказывался сыграть на баяне: «руки болят, надо постоянно работать. Сажалка, копалка, комбайн, — себе огород делаю и людям помогаю, техники-то у них няма».

Интересуемся: все перечисленное — ваше? Нас приглашают на хозяйский двор.

Верхом на тракторе Евгений-младший: технику готовят к покраске. На территории несколько легковых автомобилей и сельхозтехника, хотя и не первой свежести.

В гараже комбайн, в здании школьной кочегарки, купленной семейством под склад — «и хламье, и ломье». Так Евгений Петрович в шутку отзывается о хозяйстве. «Где-то купил, где-то собрал»,  — в доме все пригодится.

На три семьи — дочь и сын живут рядом — обрабатывают 6 га земли. Но деньги, потраченные на технику, отбить не удается. «Людей мало, мы только себе копаем, для остальных трусилка есть, — говорит Евгений-старший,  — я трушу, люди собирают. Да и мало таких, кто богато садит — 10–15 соток — и все».

При нас из квадратного искусственного озера хозяин вытаскивает рыбу. Фотоаппараты нацелены на полукилограммового карася. «Хороший карась», — одобряет Шарипкин, а хозяин отвечает: «у нас и получше есть, сейчас покажу».

Мгновение — и перед нами полный таз лещей с карасями, каждый — не меньше килограмма.

«Это где у вас такие ловятся?» — расстроен Шарипкин. В дороге корреспондент RFI со вкусом рассказывал о рыбалке на хуторе в Глубоком. Заметно, что он готов оставить работу и попросить у хозяина удочку.

Между Дуськой, Борькой и Мартой

«А к нам лошадь Пржевальского пришла, когда Чернобыль горел, — подходит ко мне Светлана. — У нее холка такая красивая… Шел снег, мы поставили кормушку. А звали просто — лошадь. Та не прижилась — перезимовала и ушла, она ж дикая, ей природа нужна. Люди видели, что в жару с ней кобылка пасется. На зиму если придет, снова кормить будем. А еще есть Марта…».

Ласковая лобастая телочка бесстрашно лижет ладонь, которой я прикрываю объектив фотоаппарата. Она родилась 28 февраля, но имя получила в честь первого весеннего месяца. Представительница холмогорской породы куплена, Борька свой. Крохотный веселый бычок, родившийся в этом месяце, прыгает по загону.

«Коров не режем, — словно ожидая вопроса, говорит Светлана,  — говядину у нас никто не ест — жалеем. К свиньям привыкли, а корова это как человек. Давно, лет 20 назад, зарезали телка, а есть не смогли — никто не укусил ни разу. Раздали людям — и больше не едим».

Свиньи — другое дело. Когда одного кабана выпускают в загон, он радостно падает в жирную грязь. Таких в хозяйстве трое, а будет еще больше — «у одной скоро поросятки».

Но время на исходе, прощаемся. «Не надо было строить атомную станцию в таком населенном пункте и в такой красивой природе, — говорит на прощание Светлана. — Может, хоть новую сделают по-другому, там ведь тоже населенный пункт и природа красивая. А вы, если хотите, у нас оставайтесь  Тут хорошо, сами видите…»

В сторону ЧАЭС ехали молча. Геннадий Шарипкин с тоской смотрел на мелькающие за окном озера, Лариса Щирякова восторгалась садом Анатолия Левченко, Инна Максимчик просто рассматривала серию фотографий с дозиметром, сделанных на хоздворе Шпетных — ни одна вещь, включая таз с лещами, не показала превышения уровня.

Если бы не близость к реактору, рванувшему на весь мир, жизнь самоселов из деревни Гдень показалась бы куда более простой и богатой, чем наша. А может, и была такой — если не врет трофейный дозиметр.