«В 1920‑е выступал за белорусизацию, в 1930‑е хвалил советскую власть, в 1940‑е воспевал немецкую оккупацию». Кто такой Юрка Витьбич?

1920‑е — начало 1930‑х. Карьера литератора. Первая крупная неудача

В ответ на запрос о том, кто такой Юрка Витьбич, поисковые системы выдают ссылки на тексты о его роли в национальном движении, литературную деятельность, заслуги в эмиграции. Чего умалять, конечно, нельзя. Однако за скобками часто остается темная сторона личности публициста, которая носит мрачный характер.

— В 1920‑е выступал за белорусизацию, в 1930‑е хвалил советскую власть, в 1940‑е воспевал немецкую оккупацию. Это биография человека, который стремился изо всех сил выжить. Думаю, он был оппортунистом, — говорит историк Александр Фридман, который досконально исследовал деятельность Юрки Витьбича.

Как у героя старого анекдота, у Юрки Витьбича было несколько флагов, которые он вывешивал в зависимости от того, кто пришел к власти. Была ли у него искренняя пробелорусская позиция? Сейчас сказать сложно… Но на словах он ее придерживался.

Георгий Щербаков (настоящее имя будущего публициста) родился в семье священника в Велиже (тогда — Витебская губерния, теперь — Смоленская область). Классовое происхождение сыграло негативную роль в его судьбе: он хотел сделать педагогическую карьеру, но сыну религиозного деятеля этого не позволили. Кто знает, может, это и был тот момент, который надломил его волю?

Еще один сокрушительный удар Юрка Витьбич пережил, когда выбрал путь литератора. В конце 1920‑х он примкнул к объединению «Узвышша», стал публиковать прозу, удостоился хвалебных оценок (в том числе Кузьмы Чорного). В 1932 году вышел сборник его рассказов «Смерть Ирмы Лайминг».

Закрепить успех начинающий писатель хотел публикацией своего первого большого произведения о восточнобелорусском мире штетлов (еврейские местечки) с говорящим названием «Следующий год в Иерусалиме». Но вызвал острую критику со стороны Андрея Александровича, Петруся Бровки, Михася Климковича, которые обвинили коллегу по цеху в «еврейском национализме», «сионистском мракобесии», «идеализации синагоги и религии».

Тогда, кажется, произошел окончательный надлом. Иначе чем объяснить, что писатель, высказывавший симпатии к евреям, впоследствии станет ярым антисемитом, а затем начнет позиционировать себя как друг Израиля, чуть ли не готовый вступить в ее армию, чтобы сражаться с арабами?

1930‑е. ОГПУ. Репрессии. Зашкаливающая идеология

В середине 1930‑х Юрка Витьбич привлекает внимание ОГПУ, которое упоминает в докладе о «недостатках на культурном фронте» его литературные труды. Публицист понимает, что над ним навис дамоклов меч.

— Это своего рода сенсация, что он пережил 1930‑е годы, — считает Александр Фридман. — Его не арестовали, не казнили в ночь расстрелянных поэтов в 1937‑м. Хотя многие попавшие под сталинские репрессии писатели были лояльны советской власти, никогда конфликтов с ней не имели, критически не высказывались. Но их расстреляли, а Юрку Витьбича — нет, несмотря на враждебное классовое происхождение. Почему репрессии обошли его стороной? Сейчас это стало широким полем для спекуляций. В некоторых кругах ходили слухи, что литератор занимался доносами, но доказательств этому в открытых источниках не имеется.

Уже находясь в эмиграции, Юрка Витьбич будет утверждать, что его возили на допросы. Однако подтверждения этому также нет. Пролить свет на щекотливую тему могли бы архивы КГБ, однако по понятным причинам, доступа у историков сейчас к ним нет.

— В каком-то смысле его спас Витебск, где он жил перед началом Второй мировой войны, — высказывает еще одно объяснение Александр Фридман. — С минской литературной средой он особо не соприкасался. И во время допросов писатели, которых вскоре расстреляют, просто не называли его имя.

Понимая, что написанное ранее ему могут поставить в вину, Юрка Витьбич занимает проактивную позицию, публикуясь в «Звязде», «Чырвонай змене», «Літаратуры і мастацтве». Но наиболее ярко в этом смысле он проявил себя в газете «Витебский рабочий».

— Там он, пытаясь уловить дух эпохи, писал закшаливающе идеологические статьи, — продолжает историк. — Он не пропускал ни одного удобного случая, чтобы не высказаться и не подчеркнуть свою просоветскую позицию. Без сомнения это можно было назвать пропагандой коммунизма.

1940‑е. Сотрудничество с немецкими нацистами. Коллаборационистская пресса. Радикальный антисемитизм

А потом началась война… К тому времени Юрка Витьбич уже несколько лет жил в Витебске оставался там и во время немецкой оккупации. Начался самый неоднозначный период деятельности молодого литератора. Он стал сотрудничать с коллаборационистскими изданиями, в частности, газетами «Новый путь» (выпускалась в Смоленске, но имела ряд филиалов) и «Беларуская газэта» (крупнейшее белорусское антисоветское издание во время Второй мировой войны).

Если прежнее изменение позиции можно было списать на искренние заблуждения Юрки Витьбича, то период немецкой оккупации не оставил никаких сомнений: это был очередной и осознанный поворот в сторону устанавливающейся власти.

— Он был рад не столько приходу немцев, сколько уходу советской власти, — считает Александр Фридман. — Как думающий человек он прекрасно понимал, что в СССР его ничего хорошего не ждет. Я думаю его слова о том, что он каждый день ожидал стука в дверь, это чистая правда. Все эти годы он жил с фигой в кармане, испытывая ненависть к советской власти, при этом пытался встроиться в систему. А когда началась война, то вздохнул полной грудью. Правда, возникла новая опасность: что его объявят коммунистическим пропагандистом и разберутся по законам военного времени. Тогда он стал усердствовать в другом направлении.

По выражению историка, Юрке Витьбичу пришлось из кожи вон лезть, чтобы доказать важность и лояльность оккупационной власти. У него были небезосновательные основания опасаться доносов о его публикациях в советской прессе.

С пущим рвением он бросился писать про евреев, вот только не в комплиментарных выражениях, как раньше. Напротив, статьи, выходившие в коллаборационистской прессе, во время войны были преисполнены гневом в отношении евреев.

Себя автор представлял как жертву «еврейского большевизма», а Беларусь — самым густонаселенным «еврейскими паразитами» регионом мира. Они мол, ненавидели белорусов, а те отвечали своим «заклятым врагам» еще более глубокой ненавистью. По утверждению Юрки Витьбича, незадолго до Первой мировой войны сионисты якобы вербовали красивых молодых женщин из Витебска для американских борделей.

Он также ядовито отзывался о национальности своих бывших коллег, а саму газету считал правильным назвать «Витебский жид».

Не гнушался пропагандист использования слухов и сплетен. Так, в одной из публикаций он уверял, что при эвакуации первый секретарь  ЦК КП БССР Пантелеймон Пономаренко якобы сбил девочку (называлось даже ее имя — Настя Бульбяник) и уехал, оставив ребенка умирать.

— Считаю, что эта история неправдивая, хотя полностью исключать ее вероятность нельзя, — говорит Александр Фридман. — Я бы обратил внимание на другое: как автор собирал все слухи и умело вплетал их в реальную фактуру, оформляя в идеологическую обертку. Как мне кажется, у него была развита репортерская жилка, которая, увы, служила пропаганде.

Как тут не вспомнить рассказ о восточнобелорусском мире штетлов! Могли ли представить герои произведений, как «под гнетом обстоятельств» автор изменит свою риторику.

Со временем антисемитизм стал достигать еще более радикальных значений и одними обличительными публикациями дело уже не обходилось.

Есть свидетельства того, что пропагандист доносил на коммунистов, комсомольцев и евреев. А в одной из публикаций «Беларускай газэты» (от 22 декабря 1943 года) он признался, что в августе 1941 года привел около тридцати евреев на поле, которое в советское время использовалось для казни, и заставил расчищать страшное место.

— Многие статьи, выходившие во время оккупации, были подписаны его собственным именем, — отмечает Александр Фридман. — Ему так важно было отмыться от советского прошлого, что он осознанно пошел на обличение самого себя и стал потенциальной мишенью для советской власти.

Неудивительно, что партизаны, убившие весной 1942 года бургомистра Витебска, а затем редактора газеты «Новый путь», открыли охоту на Юрку Витьбича. На него были организованы два покушения, впрочем, безуспешные.

Любопытно, что спектр тем пропагандиста не ограничивался критикой коммунизма и уничижением еврейского населения. Коллаборационист с видимым энтузиазмом воспевал «немецкую освободительную власть» и восхвалял Гитлера, ловко подгоняя исторические факты под новую идеологию. К примеру, рассказывал читателям о сопротивлении местных немцев после прихода большевиков, сравнивал Франциска Скорину и Иоганна Гутенберга, упоминал важность Магдебургского права для истории Беларуси.

Словно не было советского периода, когда он выступал с антифашистских позиций и грозил немецким нацистам уничтожением в случае нападения на СССР. Что-то похожее можно заметить в риторике современных белорусских пропагандистов. 

— Я не считаю Юрку Витьбича убежденным нацистом, — говорит Александр Фридман. — Он прекрасно понимал законы того времени и пытался угадать мысли текущей власти. Были бы не немцы, а кто-то другой — он и им также преданно бы служил.

Окончание войны. Эмиграция в Германию и США. Пикировка с советской пропагандой

После освобождения БССР оставаться на территории страны коллаборационисту было смертельно опасно. В 1944 году вместе с отступающими немецкими властями он попадает в Западную Германию.

— Он был в ряду перемещенных лиц, которые находились в лагерях, и дрожал снова, боясь выдачи в СССР, — рассказывает Александр Фридман. — Коллаборационист умолчал, что добровольно бежал в Германию, а представлял так, будто его насильно пригнали на работы.

Некоторое время он был рабочим, при этом продолжал публиковаться, в частности, в берлинском еженедельнике «Белорусский рабочий», газете «Ранак». Принимал деятельное участие в жизни белорусских беженцев. Некоторое время сотрудничал с Натальей Арсеньевой, и даже организовал литературное объединение «Шыпшына».

Подготовка каждой такой публикации требует много сил и времени. Если вы цените нашу работу, то можете поддержать нас c помощью Patre­on. Спасибо!

Однако надолго в Германии Юрка Витьбич не задержался и выехал в США. Это было перестраховкой: коллаборационист по-прежнему опасался, что будет депортирован на родину.

— В США, где он жил, сформировалось белорусское комьюнити, — продолжает историк. — Ему удалось проникнуть в эту среду. Сперва жизнь явно складывалась несладко: пришлось работать грузчиком, на заводе. Однако потом дела пошли в гору, его стали публиковать, он также сотрудничал с «Радио Свобода».

Во время жизни в Америке случается любопытный эпизод, который иллюстрирует очередной поворот в мировоззрении Юрки Витьбича. Он пишет статью о Марке Шагале, а затем вступает в переписку со знаменитым художником, представляясь земляком, беженцем, гонимым советской властью. 

— Это очередная манипуляция, — полагает Александр Фридман. — Бывший советский пропагандист прекрасно знал, что память о Марке Шагале в БССР вытравливали. Он ловко играл на этом, пытаясь заручиться поддержкой известных эмигрантов.

Художник, конечно, не знал, что именно Юрка Витьбич писал в коллаборационистской прессе о евреях. Можно представить, каково было бы его разочарование…

А вот многие другие земляки были прекрасно осведомлены о деятельности пропагандиста во время немецкой оккупации. Еще в 1942 году Якуб Колас, находившийся тогда в эмиграции в Ташкенте, требовал жесткого наказания для Юрки Витьбича, главного редактора «Беларускай газэты» Владислава Козловского и других коллаборационистов.

В 1960‑е и 1970‑е в советской пропаганде разворачивается целая кампания в отношении бывшего соотечественника. В особенности усердствует Леонид Прокша, который ранее работал в редакции  «Витебского рабочего» (стало быть, знал оппонента), а позднее возглавил газету «Голас Радзімы», которую советские власти распространяли в эмигрантских кругах. В обличительных статьях Леонид Прокша называл бывшего коллегу крысой, намекал на гнилые зубы и отчаянное пьянство.

— Для советской пропаганды Юрка Витьбич (к тому времени он сменил псевдоним на Юрка Стукалич) был особым случаем, — комментирует Александр Фридман. — Это не просто противостояние с идеологическим врагом, но и персональная дуэль. Многие его знали лично и преследовали цель разрушить его репутацию. А Юрка Витьбич был только рад словесной пикировке. Во-первых, это позволяло ему вести осмысленную борьбу. А во-вторых, приносило известность. Диссиденты в БССР вдруг узнавали, что в эмиграции есть противники советского режима, за границей они публикуются и даже имеют успех.

Разумеется, возникает вопрос: неужели в США и среди белорусских эмигрантов не знали, кто такой Юрка Витьбич? Слухи становились все более настойчивыми. Однако опытный пропагандист хорошо представлял, как вести информационную войну. Он позиционировал себя жертвой советской кампании по клевете и утверждал, что был заочно приговорен к смертной казни.

— Несмотря на бэкграунд, я не могу умалять талант этого автора, — подчеркивает Александр Фридман. — Юрка Витьбич, безусловно, был интересным писателем. Это начитанный, чрезвычайно эрудированный человек, который отличался тем, что не был зажат в белорусских темах.

В 1975 году бывший советский и немецкий пропагандист, крайне неоднозначный автор, пытавшийся выжить в разных социально-политических и военных условиях, умер в США.

— В определенной степени подобных витьбичей можно сравнивать с современными пропагандистами, — подытоживает Александр Фридман. — Это люди, которые адаптируются к соответствующим политическим условиям. У них нет мнения, есть только набор знаний и определенных умений. Они готовы писать любые тексты, адаптируясь под общую атмосферу текущего работодателя. Так же как Юрка Витьбич они пробуют выживать в каждой системе — при сталинизме, немецком нацизме, американской демократии.

Читайте ещё:

«Заканчивалось это тем, что заканчивалась цензура». Историк о прошлом и настоящем

«Государство защищает не человека, а себя». Об исторической памяти и законодательной рамке

«Надеюсь, мои ровесники станут слушать меня, а не пропаганду». Почему бабушка из фильма Дудя завела свой YouTube-канал