«Противодействие популярным в прессе кликабельным нарративам — часть моей работы». Интервью с Артемом Шрайбманом

«Большой вклад, безусловно, привнесла работа в Tut.by»

— Артема Шрайбмана знают как аналитика, который может по полочкам разложить самую сложную политическую ситуацию. Но мало кто знает, что у вас есть бизнес, связанный как раз с подготовкой обзоров и аналитических материалов. Расскажите про свое дело.

— Весь незамысловатый бизнес — это аналитика по подписке. В середине 2019 года я основал консалтинговый проект, который называется Sense Ana­lyt­ics. Он занимается производством аналитики о политической ситуации в Беларуси. 

Также мы готовим экономические бюллетени. В частности, над этим работает Лев Львовский из BEROC.

Не то чтобы я скрывал эту деятельность. Так, еще в 2020 году я об этом рассказывал в интервью Никите Мелкозерову (ведущему YouTube-канала «Жизнь-малина» — Ред.).

— Что привнесло больший вклад в вашу карьеру — работа в Tut.by, образование в Великобритании или что-то еще?

— Образование в Великобритании имело важное значение. Не в том смысле, что я научился чему-то радикально новому в рамках своей профессии. Скорее, я получил передышку и смог подумать, каким бы собственным проектом хотел заниматься. Именно там пришла в голову идея о консалтинге.

Больший вклад, безусловно, привнесла работа в Tut.by, где я во многом сформировался как журналист и аналитик, познакомился с первыми будущими клиентами и получил уровень узнаваемости, который смог конвертировать в том числе в создание своего бизнеса.

— Кто выступает заказчиками аналитики? Что их интересует в первую очередь?

— Мне сложно сказать, кто выступает. Это не тот рынок, который существует объективно, на нем много поставщиков, и можно проследить закономерности. Нет, в моей сфере этим занимаются несколько человек — так или иначе продают аналитику по подписке. По-моему, у всех это работает несколько по-разному, возможно, даже с разными целевыми аудиториями.

Очевидно, что в Беларуси, за исключением коротких периодов, когда возникала политическая конкуренция или ее подобие (в частности, в 2010 и 2020 годах), заказов с точки зрения белорусских политиков было немного или вообще не было. Самостоятельная школа политтехнологии в Беларуси существует в зародыше, поэтому в основном это не связано с практической борьбой за власть — я имею в виду заказы на политическую аналитику.

Остается кто? СМИ, желающие размещать аналитические статьи. Они заказывают у авторов — нештатных или штатных журналистов. Если обратите внимание, то большинство белорусских политических аналитиков так или иначе аффилированы с каким-то СМИ.

Еще есть интерес со стороны посольств и международных игроков, которым по каким-то причинам нужно понимать, что происходит в Беларуси.

Иногда сюда же можно отнести коммерческие или полукоммерческие структуры типа банков, в том числе международных. Например, у меня были в 2020–2021 годах консалтинговые заказы от банковских структур, которые работали с держателями белорусских еврооблигаций. Им было важно понимать, что происходит в стране, облигации которой они купили.

— Почему кому-то вообще важно знать мысли другого человека?

— Политический анализ, как любой консалтинг, обменивает экспертизу на деньги.

Так же как бухгалтер продает свою экспертизу. Так же как психолог продает свою экспертизу в каком-то смысле. И любые другие консультанты — юридические, налоговые, которые работают с точки зрения налаживания процессов в какой-то фирме. Это все люди, которые продают свою экспертизу за деньги.

Честно говоря, с политическим анализом плюс-минус все работает точно так же. Это, скорее, вопрос о том, почему людям интересно понимать, как работают политические процессы. По-моему, ответ очевиден — у многих от этого зависит прибыльность их бизнеса, риски, их собственная карьера, если это политики.

Сфера применения для политических аналитиков в странах, где есть рынок и политическая борьба, более чем достаточная.

«Я — как переходящая эстафетная палочка»

— Вы знаете, в какие кабинеты попадают аналитические материалы, подготовленные вами? И насколько это влияет на принятые решения?

— Знаю, что дипломаты читают мои тексты, делают выдержки, составляют на этом основании свои отчеты и отсылают репорты в свои столицы. Там материалы широко циркулируют в МИДах.

Насколько это влияет на принимаемые решения? Это сложно оценить. Как другие клиенты, в посольствах формируют позицию не только на основании моих отчетов. Высчитать процент влияния на принятые решения невозможно, а я никогда и не ставил целью замерять такой эффект.

Но заказчики утверждают, что моя аналитика пользуется спросом в их штаб-квартирах.

— Учитываете ли риск того, что предоставленная информация может быть интерпретирована третьими лицами некорректно? Есть такая проблема?

— Честно говоря, не сталкивался. Это не та ситуация, когда от выводов аналитика зависит прибыль, получаемая от инвестиций. К тому же я не даю советов и инструкций, как действовать, а делюсь видением ситуации.

Что же касается интерпретации политических диагнозов, то это всегда субъективно. Почитав аналитику, можно сделать вывод, к которому изначально склонялся человек. Допустим, выдернуть понравившуюся мысль и одновременно прогнорировать то, что не нравится. От этого никуда не уйдешь. Такова человеческая природа.

— Получаете ли вы фидбэк от заказчиков и как поступаете с ним?

— Обязанность любого человека, который имеет дело с клиентами, узнавать мнение о своей работе. Фидбэк — первичный механизм для ее улучшения.

Мне повезло, потому что мои клиенты чаще отзываются о моей аналитике хорошо, и редко пишут жалобы или предъявляют требования. А если есть критика, то я реагирую, учитываю, улучшаю.

Однако к фидбэку я не отношу, например, комментарии под роликами на YouTube. Это не то, что должно предопределять мою работу или имеет право на статус среза мнения. Это нерепрезентативно. Там в основном пишут люди, которых что-то злит или которые чем-то недовольны.

— Часто работа аналитика связана с развеиванием мифов. Насколько это сложно?

— С этим приходится работать регулярно. Специфика в том, что часто в качестве клиентов выступают дипломаты, которые постоянно ротируются. Состав некоторых посольств за то время, что я с ними работаю, обновился на 90%.

Я — как переходящая эстафетная палочка. Мои услуги переходят от предшественников к преемникам.

На освободившееся место нередко приходят люди с поверхностными или жесткими установками в отношении Беларуси. В основном эта информация почерпана из газет, которые повторяют одно и то же — мол, это последняя диктатура Европы или страна, которая полностью находится под российской оккупацией.

Самый распространенный миф, с которым сейчас приходится работать, — будто бы Путин давит на Лукашенко, чтобы тот ввел войска в Украину. Приходится объяснять: этому нет ни одного доказательства. Наоборот, есть подтверждения обратному.

Противодействие популярным в прессе кликабельным нарративам — часть моей работы.

Однако если ты будешь заниматься только тем, что фокусируешься на чьих-то мифах и пытаешься их развенчивать, то это тоже может немножечко искажать фокус работы. Твоя задача — объяснять реальность, а не гоняться за разнообразными ошибками, которые существуют в публичном дискурсе.

Я думаю, что иногда важно формировать свой собственный дискурс, а не пытаться исправлять всевозможные ошибки, которые существуют в природе.

«Не нужно играть в профессора Валерия Соловья»

— Рассуждать о возможных мотивах deci­sion mak­ers кажется простым занятием, но далеко не у всех это получается. В чем особенность такой работы?

— Признание ограниченности собственных возможностей. Я подчеркиваю, что не могу до конца знать мотивы, которыми руководствовались политики, и честно предупреждаю об этом читателей и клиентов.

Это необходимо, чтобы люди видели границу твоей способности анализировать. Не ожидали от тебя телепатических способностей или заключения психотерапевта.

Можно, конечно, поспекулировать, попытаться вывести корреляции, исходя из прошлого поведения политика, представить как он будет реагировать в новой ситуации. Например, наблюдаешь за Лукашенко десять лет и пытаешься переложить паттерны его мышления на войну в Украине. Но это всегда имеет лимит. Ты все равно никогда полностью не влезешь в его голову.

Не нужно играть в профессора Валерия Соловья (российский политолог, который запомнился рядом смелых прогнозов, большинство из которых не сбылись — Ред.), который знает, с какой ноги встал Путин и в каком именно надпочечнике у него раковая опухоль.

Важнее демонстрировать заказчикам сократовский подход: у нашего знания есть свои границы, и вот они.

Другой подход, который базируется на всезнании, владении инсайдами и категоричной уверенности в своих прогнозах работает лишь в краткосрочной перспективе.

Некоторые заказчики по неопытности покупаются на аналитиков, которые заваливают их конспирологией, но поскольку сфера небольшая, то вскоре об этом становится известно, а сложившуюся репутацию исправить очень сложно.

— А есть темы, за анализ которых вы никогда не возьметесь?

— За комментирование политики других стран и узкотехнических вопросов вроде военной аналитики.

Я стараюсь не быть экспертом по всем вопросам и не верю, что это возможно. А если есть необходимость в экономической аналитике, то обращаюсь к коллегам из BEROC.

Так же я отказываюсь готовить аналитику по такому распространенному запросу как «дайте мне совет». Непонятно, из какой точки отсчета исходить в этой плоскости. С позиции заказчика? Но всегда ли она совпадает с моими интересами или тем, что я считаю интересами Беларуси?

Поэтому я стремлюсь оставаться на уровне политической диагностики. Рассказываю о том, что с моей точки зрения происходит, но не консультирую, например, по теме строительства политической партии.

— Что насчет прогнозов? Часто ваши предположения сбывались?

— Стараюсь формулировать прогнозы с допущением, что события будут развиваться не по базовому сценарию.

Когда я ранее говорил, в частности, о войне в Украине, ставшей для меня неожиданностью, то допускал ее малую вероятность. Тот прогноз не звучал категорично, и я считаю ответственным готовить аналитику, исходя из таких установок.

Не бывает ничего невероятного в нашем мире. Я отмечаю наиболее вероятный ход развития событий, но не исключаю стечение обстоятельств, которыми все будут удивлены.

К прогнозам нужно относиться как к оценке вероятности того или иного сценария. Я стараюсь это всегда подчеркивать и давать людям развилку: может быть так, но если происходит такая-то цепочка событий, то может быть иначе, и вы сами, увидев ранние признаки другого курса, поймете, что ситуация развивается по менее вероятному сценарию.

Допустим, если в Беларусь станут завозить не только российских военнослужащих, но также артиллерийские системы, инженерную технику, тогда мы можем говорить о кратном возрастании риска нового полномасштабного вторжения в Украину с территории РБ. Но на сегодня это крайне малая вероятность. Подобный вариант прогноза является единственно честным.

— В одном из интервью вы упоминали, что накануне начала войны в Украине рассказывали хозяйке квартиры в Харькове, почему полномасштабное нападение России маловероятно. В чем был просчет? И как на выводы влияет человеческий фактор, читай, непредсказуемость поведения того или иного политика?

— Я думал, что для российской власти очевидна невозможность захвата Украины и, соответственно, выполнение поставленных целей. Однако я недооценил степень одержимости Путина. Небольшая вероятность на то и небольшая, чтобы такие события иногда все-таки происходили. Именно так работает малая вероятность.

«Некоторым медиа я отказываю в комментариях»

— Как предоставлять объективную аналитику, если приходится опираться на важные данные, которые могут быть неверными?

— Повторюсь, нет универсальных рецептов. Аналитикам нужно открыто признавать ограниченность инструментария. Говорить, что знаем, а что — нет. А также напоминать про возможные варианты неизвестной переменной, от которой зависит дальнейшее развитие событий.

Не нужно додумывать, спекулировать и угадывать, где это неуместно. Такая честность важнее, чем попытки быть во всем информативным или делать вид, что тебе ведомы все возможные измерения вопроса.

Мне кажется, это вызывает у клиентов и аудитории больше уважения, чем если опираться на неверные данные. В этой честности перед собой и людьми есть не то чтобы ноу-хау, но залог того, чтобы аналитика была объективной.

В остальном важно иметь в виду все возможные свои предрассудки, склонности видеть приятное и игнорировать неприятное, склонности верить источникам, которые с тобой общаются, игнорируя тот факт, что с тобой может общаться только конкретный тип людей, а принимать решения могут совершенно другие люди. Соответственно, то, что тебе говорят, может быть нерепрезентативно. Такие собственные когнитивные искажения также стоит учитывать и делать на них поправку.

Фактчекинг тоже крайне важный момент при подготовке аналитики.

Признаться, я сам несколько раз воспринимал фейковые новости как правдивые. Такие данные, к счастью, не попадали в мои бюллетени, но спустя некоторое время я понимал, что определенная информация была выдумана либо частично, либо полностью.

А сколько таких новостей осело в сознании, и они не были опровергнуты? Информационная гигиена и фактчекинг — суперважные качества для любого человека, а для аналитика — в первую очередь.

— Политика это часто лицемерие, ложь, двойные стандарты. Понимаете ли неблагодарность своего занятия?

— Мне тоже не нравится та степень манипуляции и натягивания совы на глобус, которую часто допускают в этой сфере. Способность манипулировать смыслами — одна из ключевых для политиков, которые чего-то добились. Увы. 

Но я‑то этим не занимаюсь. Я ж не политик. Так что этот вопрос не совсем по адресу. Его нужно задавать, скорее, тем, про кого я пишу.

— В последнее время вы не часто выступаете публично. Бережете свои мысли или, может, боитесь расплескать ценный ресурс?

— Иногда кажется, что меня даже больше в публичном пространстве, чем я бы этого хотел.

В 2020–2021 годах запрос на интервью по внутриполитическим событиям был большой, в том числе от мировых СМИ. Теперь же интерес возникает волнами и связан, как правило, с войной в Украине и участием в ней Лукашенко.

Порой мне приходится отказываться от интервью, потому что я не чувствую себя достаточно компетентным в той или иной сфере.

А некоторым медиа я отказываю в комментариях принципиально. Как например, «Белсату». На протяжении последних пяти лет я не даю интервью этому телеканалу, потому что был возмущен решением уволить Ивана Шило, а точнее теми формулировками, которые использовались при аргументации. Тогда я принял решение до смены руководства телеканала не появляться там, хотя в этом медиа работают множество профессионалов, в том числе мои друзья.

Другая ситуация с российскими СМИ, в которых в 2020–2022 годах я часто выступал. Но летом-осенью 2022-го я понял, что для меня нет особой ценности присутствия в российском инфопространстве, и я решил монетизировать мое присутствие там в пользу Украины.

Когда поступает запрос о комментарии, я прошу сделать донат на ВСУ или, если журналисты находятся в России и для них это опасно, перевести деньги на благотворительный счет для украинских беженцев. Не все российские медиа на это соглашаются. В результате на многих российских СМИ я перестал появляться.

Также я реже стал писать в свой Telegram-канал, потому что какие-то мысли должны сохраняться для клиентов, выпусков и колонок на Zerkalo.io, статей для Центра Карнеги.

— Не всегда коммуникация журналистов и аналитиков складывается успешно. В чем особенность такого формата?

— В теории проблем может быть множество. Начиная с того, что не сошлись «химией» и заканчивая тем, что «аналитики сильно зазнались» или «журналисты ведут себя нагло».

Но, что более вероятно, с обеих сторон имеются противоречия, которые осложняются дефицитом времени.

Основная, на мой взгляд, проблема в том, что у обеих сторон чуточку разные интересы. Аналитик хочет быть более точным и не согласен идти на упрощения, а журналисты нацелены на предоставление информации более широкой аудитории.

В результате возникают противоречия, когда кто-то упростил чьи-то мысли, когда заголовок кликбейтный или обложка для видео на YouTube слишком вызывающая и не отражает серьезность того или иного аналитика. Это может вызывать диссонанс.

В остальном это отношения симбиоза. И журналисты, и аналитики нуждаются друг в друге.

Читайте ещё:

«Мы не считали, что риск ареста равен нулю». Американский журналист Джошуа Яффа – об Эване Гершковиче, работе в России и войне в Украине

Ласма Антоневича: Журналисты из Беларуси демонстрируют энтузиазм, но их слабая сторона — неверие в собственные проекты

Медиаэкспертка: «Если бы меня спрашивали, поступать ли сегодня на факультет журналистики — однозначно, безусловно нет»