Татьяна Коровенкова: Я обычно даю сдачи в ответ на хамство

— Я хотела поступать на журфак, но родители, особенно папа, убедили, что нужно получить специальность, которая будет кормить. А писать — ты либо умеешь, либо нет. Тогда я решила поступать на юридический, но нужно было сдавать математику, а с этим у меня никак. И за пару дней до окончания подачи документов увидела, что на факультет социологии не надо сдавать математику, к тому же в прошлом году там был маленький конкурс. Решила идти на социологию. Но уже после экзаменов я узнала, что в том году был самый большой конкурс по факультету и все пять лет у меня будут и математика, и статистика.

Я была конфликтной в школе, родителей часто вызывали из-за этого. И в аттестате была одна тройка по математике как раз из-за конфликта с учителем. Была спорная ситуация с итоговой оценкой, позже другие учителя сказали, что математица «продавила» это решение.

— БелаПАН первое и единственное место работы?

— Вначале как фрилансер я работала в БелТА. Мне дали тему Национальной библиотеки, также писала о выставках, о театре, спектаклях. Через пару месяцев мне сказали, что в штат без профильного образования не возьмут.

Кто-то из белтовских посоветовал пойти в БелаПАН, потому что там увольняется человек, который пишет про культуру. Это было первое место, где ко мне серьезно отнеслись: Алесь Липай и Юра Широкий посмотрели мои работы, поговорили со мной, а потом сказали, что на самом-то деле увольняется девушка, которая пишет про политику — это была Марина Рахлей. Может, вы будете про политику писать? Я отказалась, но мне пообещали свободу, что надо мной никто не будет стоять. В итоге я согласилась, три месяца — испытательный срок. Но уже через две недели Алесь спросил, может, мы уже подпишем договор.

— Столько лет на одном месте, с одними и теми же людьми…

— Я успела по чуть-чуть поругаться почти со всеми (Смеется. — Ред.). Мне кажется, этого трудно избежать, когда так долго работаешь с одними и теми же людьми, видишься практически каждый день, случаются какие-то недопонимания, не так сказанное слово или брошенный взгляд. Но мы быстро миримся

— Акторы в сфере, с которой ты работаешь, тоже, можно сказать, не меняются. Есть усталость, ангажированность, излишнее сопереживание — людей ведь давно знаешь?

— Бывает, конечно. Когда я в очередной раз пишу об “оттепели”, думаю, что это уже было, устала уже от одного и того же, надо бы что-то сменить. Но потом попускает, находится что-то новое. Серьезного кризиса пока не было.

Сопереживание возникает, даже если и не знаком с человеком. Близких, дружественных отношений у меня ни с кем из политиков нет, да это бы и мешало работе. Но за эти годы завязались теплые отношения с некоторыми работниками посольств в Минске.

Что касается событий в жизни страны, каждый же раз ждешь, что будет по-другому. Но все время одинаково. Хотя да, я еще помню хождения с «Молодым фронтом» по посольствам на День святого Валентина.

Мне кажется, в Беларуси все устали. И политики, и активисты, и простые люди. Все обреченно ждут, когда же… само все решится. Люди уже не верят в возможность добиться перемен, и просто живут вопреки всему.

Я в принципе оптимистична, поэтому надежда меня не покидает.

— Почему ты еще не уехала?

— Иногда, конечно, посещают такие мысли. Но потом думаю, а как же друзья, родители, то-сё. Ай, побуду еще, посмотрим, а вдруг.

— Можешь вспомнить самый тяжелый в эмоциональном плане период в работе?

— Для меня эмоционально тяжелым был 2011 год, после Площади, когда начались все эти задержания. В БелаПАН тогда не пришли с обысками, но были постоянные суды, мы несколько месяцев в этом всем жили.

 У меня тогда появились первые седые волосы. У мамы, бабушки седина появилась очень поздно, и я говорила, что у меня хорошая генетика. Но события 2011 года, наверное, на мне отразились.

К слову, в день выборов в декабре 2010 года я была с 7 утра на ногах, днем ездила на участок для голосования, вечером работала в редакции на приеме информации. Все вроде затихло, поэтому мне сказали, что можно ехать домой. Я приехала и свалилась от усталости спать. Утром села завтракать, читаю новости, а там — массовые задержания. Редактор сказал, что они решили меня не дергать. Я очень жалею, что так пропустила все.

Хотя, конечно, с августом прошлого года не сравнится ничто, когда сначала началось “дело БелТА”, а через полторы недели внезапно умер основатель и директор БелаПАН Алесь Липай.

— А самый позитивный?

— Когда только пришла в БелаПАН. Было какое-то состояние эйфории, мне никто не говорил, что я должна писать, были первые знакомства, командировки. Потом все повзрослели…

— Стала циничной?

— Мне кажется, я с детства такой была (смеется. — Ред.) У меня никогда не было пиететов перед возрастом, могла дерзко ответить любому, всегда был немного циничный юмор.

Но для меня был большим авторитетом мой папа — он потрясающий человек. Две подруги — Света и Юля, с которыми мы общаемся уже больше десять лет. Я с ними советуюсь по всем важным жизненным вопросам. Ира Левшина для меня значимый человек. Есть люди, к чьему мнению я прислушаюсь, но не факт, что соглашусь.

— Ты работаешь с политиками, представителями силовиков — сталкивалась с пренебрежительным отношением?

— Бывало, конечно. Но я обычно даю сдачи. Из относительно недавнего — конфликт с пресс-секретарем силового ведомства. В Городее было задержание людей за хранение оружия, в пресс-релизе мелькал второй человек, но пресс-релиз был так написан, что не совсем было понятно. Я позвонила: «А что со вторым?».

Пресс-секретарь что-то буркнул, потом перезвонил через пять минут и начал на меня орать, что я тупая и у меня низкий IQ, что в пресс-релизе вся информация есть. Я ему тоже что-то ответила в таком же стиле и что он не смеет на меня орать, положила трубку.

Когда сотрудник звонил позже, уже был вежлив.

Второй пример у меня был с заместителем одного из министров. Он говорил, что не будет отвечать на вопросы, мог через мою голову начать с кем-то разговор. После нескольких таких случаев я напрямую спросила, что происходит, в чем причина такого поведения, потому что вроде нигде его не обидела. Теперь он со мной очень вежлив, отвечает на все вопросы.

У чиновников бывает, что они пытаются завуалировано нахамить, но если получают сдачи, то начинают вести себя по-человечески. Если им отвечаешь на хамство, то обычно теряются, потому что не ожидают такого.

— Ты стрессоустойчива?

— Думаю, да.

— Никогда не плакала из-за работы?

— Плакала, конечно. В первый год моей работы в БелаПАН я готовила материал о Вике Мороз. Помнишь, девочка, которая уехала на отдых в Италию и осталась там? Мы достали телефоны ее приемной семьи, нашего посла в Италии. Я помню, он так нахамил мне, что я положила трубку и побежала на улицу рыдать. Ирина Левшина приходила меня успокаивать. С годами, конечно, я перестала так реагировать, но тот случай запомнился.

К слову, мне кажется, что атмосфера в коллективе, в редакции даже важнее материального составляющего. Можно иметь хорошую зарплату, но с ужасом думать, что опять надо идти на работу.

— Вы же сами все понимаете?

— Да, было, конечно. Обычно я отвечаю: «Нет, а что я должна понять?». Тогда начинаются какие-то объяснения.

— У тебя были хорошие отношения с журналистами из госизданий?

— До августа прошлого года были нейтральные отношения с пишущими журналистами из БелТА, могли в чем-то помочь, подсказать друг другу. А после августа…

— Были специальные программы, направленные на объединение журналистов с двух полюсов.

— Да, я знаю. Я даже участвовала в одной встрече. Правда, в конце я сказала, что вы, «госы», здесь сидите все хорошие, но как только вам дадут команду нас облить грязью, вы это сделаете. Анатолий Лемешенок (бывший редактор газеты «Республика», журналист газеты «Сб. Беларусь сегодня». — Ред.) мне тогда ответил, что я молодая и ничего не понимаю.

В принципе у нас всегда было разделение «госы» — «не госы». Помню, в году 2008-ом или 2009-ом МИД Беларуси делал свой традиционный рождественский прием, столы поставили с разных сторон зала. И сразу на входе журналисты сами разделялись: «госы» в одну сторону, «не госы» — в другую. После этого в МИДе ставят один стол, но все равно журналисты делятся на свои компании. Конечно, я здороваюсь с коллегами, но не более.

— Почему, на твой взгляд, у нас такое непримиримое разделение? Украинские журналисты, например, тоже друг друга критикуют без стеснений. Но, кажется, там нет такой поляризации.

— В Украине несогласных с официальной версией властей не давили так, как у нас. В Беларуси жесткое разделение: ты за власть или против. Это перекинулось и на СМИ. Кажется, еще Алесь Липай рассказывал эту прекрасную историю: когда Лукашенко первый раз избрали президентом, он предлагал БелаПАН стать чем-то вроде официального информагентства. Алесь тогда сказал, что мы будем сами по себе.

— Многое изменилось в профессии — инструменты,  форматы, объем работы, скорость. Тебе нравится это?

— Я вообще сторонник прогресса. Но видео смотрю редко. Я люблю читать текст и смотреть фоточки.

 Вообще моя тайная мечта была стать фотографом. Я даже как-то озвучила эту мысль Алесю Липаю, мол, у меня и фотоаппарат есть. Но он сказал, давай лучше будешь писать.

На протяжении нашей жизни нам профессии хватит. К тому же человеческую историю ни одна машина лучше человека не расскажет.

Мне обидно, когда говорят что-то в стиле «все вы, журналисты, продажные, что вам скажут, то и напишете». Помню хрестоматийный был случай в гостях у родственников: человек сказал что-то похожее, дополнив, мол, я‑то знаю, я сам в районке работал. После этого с моей стороны было просто пять минут хохота. Я сказала, что же вы сравниваете себя со всеми остальными, есть хорошие журналисты, которые знают, что такое ответственная журналистика и следуют ей. 

— Для тебя у журналистики есть миссия, не побоюсь этого слова?

— Для меня миссия — информировать. Знаю, что есть те, кто считает миссией профессии помощь людям, воспитание… Это тоже нельзя убирать, но для меня в первую очередь это предоставление информации.

— Что для тебя край дозволенного в профессии?

— В фильме «Стрингер» герой подстраивал всякие аварии и прочее, чтобы написать репортаж. Такое недопустимо.

— О чем не станешь спрашивать собеседника?

— Понятно, если я разговариваю с женщиной-дипломатом, я не спрошу у нее, почему вы не рожаете, почему вы не замужем или в разводе.  Это личные вещи, которые никак не касаются темы работы. А в остальном — даже не знаю… Зависит от ситуации, от того, кто этот человек.

— Тебя саму отправляли «в семью, к детям»?

— Мама говорит, что у меня такое высокомерное выражение лица, что все боятся сказать что-то поперек. Я маме отвечаю, каким наградили, с таким и живу. Обычно со мной люди сдержаны. Наверное, я кажусь очень строгой.

— Благодаря «делу БелТа», все узнали, где твоя дача. Как ты связана с Жодишками?

— Я коренная минчанка. Мой папа — занимался альпинизмом, ходил в походы, в том числе и по Беларуси. Еще в конце 1980-ых, когда начинался летний сезон мы на каждые выходные уезжали с родителями и их друзьями с палатками. Позже стали ездить на Вилию в отпуск недели на три с палатками. Было классно. Хотя сейчас я бы так не поехала.

В 2002 году с детского лагеря на противоположной стороне Вилии летом вывезли детей на наше место, полностью его испортив. На фоне того, что наше место заняли, папин друг купил себе дом в Жодишках, потом еще одна семья купила себе дом. Теперь у нас коммуна — пять знакомых между собой семей. Мы прекрасно проводим там время.

Папы не стало, и мама сейчас ездит туда только со мной. Но у папы тогда были большие планы: жить там на пенсии, разводить пчел, купить себе подводу с трактором и летом вывозить пчел в лес на вереск.

Нужно еще решить там пару проблем с сельсоветом и будет вообще идеально: чтобы свет включали по улице, разметку дороги сделали. Пару лет назад я добилась, чтобы нам сделали забетонированную пешеходную дорожку. Уже второй год веду «войну» за то, чтобы сделали «лежачего полицейского»: дорога идет через деревню, на машинах все носятся, это опасно для людей.

— Ты неудобный для местных властей житель.

— (Смеется. — Ред.) Неудобный, а теперь еще и знаменитость. Поговаривают, что это «та, наша, которую увозили». Я всегда была за справедливость. Это же не от профессии зависит, а от желания делать что-то, осознания того, как должно быть.

Мне кажется, что выезды за пределы Беларуси этому очень помогают, границы сознания так уж точно расширяют. И вообще, я же не прошу их выложить дорожку золотом, а прошу позаботиться о безопасности людей.

— Давай вспомним, как тебя “увозили”. Для всех те события были очень неожиданными.

— Конечно, я понимала, что рано или поздно могут прийти и за мной, очень удивлялась, что не пришли, например, в 2010-ом. Но никогда бы не подумала, что это произойдет из-за БелТА.

Они потом рассказывали, что десять человек собирались ночью на базе, чтобы рано утром приехать ко мне в Жодишки сделать обыск, задержать.

Я вообще обалдела. У меня был отпуск. Мы с подругой собирались ехать в лес утром. А накануне вечером долго сидели болтали. Как раз вторник был, будний день. Я на 7 будильник поставила, и без пяти семь услышала, что кто-то бьет по воротам. Решила, что это сосед. Я в каком-то халатике открываю двери с вопросом: «Что здесь происходит?!». А мне в лицо свет камеры и в дом заваливается толпа людей.

Показали постановление. Я же не знала, что не одна такая. Первая мысль была, как связаться с БелаПАН и все рассказать, потом узнала, что и в редакции обыск.

У меня детального обыска не было — попросили сдать технику, я успела выключить телефон, сказала, что от ноутбука пароль не помню. На мою просьбу позвонить адвокату сказали, что я пока свидетель и мне не нужны его услуги. Говорю, что есть четкие инструкции на такие случаи: позвонить в редакцию и адвокату. Тогда они сказали, что объявляют мне подозрение и мы поедем в Следственный комитет.

Уже в Следственном комитете я узнала, что не одна задержана, много кто из TUT.BY. Утром, когда была перекличка, я услышала фамилию Золотовой, Калтыгиной и других.

У меня с понедельника был отпуск, поэтому терзала мысль, что я теряю дни отпуска, а там же мои грибы в лесу!!!

Но относились к нам корректно, наверное, была дана такая команда. Вечером, когда зашла в камеру, была мысль, что надо помыть голову, чтобы утром не быть чудовищем на фотографиях в СМИ. Вечером около раковины лежал осклизлый кусок хозяйственного мыла, а утром открылось окошечко и нам дали косметическое мыло. Соседка по камере была очень удивлена. Другие удивлялись, что дали даже постельное белье, теплую еду.

У меня в ИВС поднялось давление, у них же не было магнезии уколоть, только каптоприл, и каждый час сотрудники проверяли, как я себя чувствую, все ли в порядке.

Хуже всего было в РУВД. Там стоял такой мат-перемат от сотрудников РУВД! Честно говоря, были опасения, что придушат в камере и прикопают под крылечком. Конвоиры тоже не отличались любезностью. Все остальные были подчеркнуто корректны.

Я все время думала про отпуск. Дежурный адвокат в первый день пояснила, что максимум могут держать три дня либо должны предъявить новое обвинение. Конечно, я размышляла о том, что могут посадить на два года. Но в то же время понимала, что властям не нужны новые политзаключенные. Это больше воспринималось как недоразумение, которое мешает жить в нормальном режиме, планировать что-то.

Кстати, в Следственном комитете обещали извиниться перед моей мамой за то, что ее продержали день на стульчике в коридоре, без еды, без воды, ничего не объясняя и непонятно зачем вообще держали. Но, так и не извинились.

— Что сделала первым, когда отпустили из ИВС?

— Пошла в душ. Мне казалось, что я ужасно воняю. Там такой запах… Когда меня привели ночью и открыли дверь камеры — тот запах просто бьет. Я думала, Боже, с каким-то бомжом ночевать… Но нет — это был запах открытого туалета, самого помещения. Бытовые условия там, конечно, ужасные.

Вечером мне все знакомые звонили. И тогда же рассказали, что Крят в своей статье назвал нас «дамами, удобными в быту».

— Ты удобная в быту?

— Не знаю, что под этим подразумевать. Я не хозяйственная, но даю другим жить так, как они хотят. Я представляла себе, что БТ показало об этом деле, особенно с учетом видео, которое они снимали во время обыска — когда я только проснулась и в том халатике.  Потом прочитала эту статью в «Совбелке» — посмеялась. Мем из этой фразы получился на века. Крят считает, что прав, ну и ладно. Кто-то же его любит даже таким. Мне кажется, что он писал об этом с другим намеком, мол, за деньги готовые на все. Но мы же видим, кто на самом деле готов на все за деньги.

Конечно, я бы не хотела, чтобы все повторилось. Но это проходной момент.

— Какой твой главный вывод из этой истории?

— Если к тебе захотят прийти, то всегда найдут предлог. Всегда.

— Чувствовала поддержку?

— Да. Даже люди, которых я давно не видела, писали и звонили со словами поддержки.

В чем-то я даже вижу позитив от этой ситуации. Например, развиртуалились с Аней Калтыгиной из Tut.by. Если бы не это, так бы и знали друг друга через Face­book.

— Расскажи, как отдыхаешь?

— Мне хорошо, когда никто не трогает и дает почитать книгу. Еще путешествия — мелкие и большие. У меня нет стран, которые бы мне не понравились.

— А любимое место?

— Жодишки (улыбается. — Ред.). Я приезжаю туда, вешаю гамак и все — я в домике. Местные сначала настороженно относились к нам, но родители очень дружелюбные, поэтому отношения выстроились нормальные. Но, чтобы стать местной, там надо постоянно прожить лет двадцать, и то будут вспоминать, что ты приехала туда в таком-то году.

— Тебе важны вдохновение, признание — такие эмоциональные штуки?

— О, ну оно же идет: хорошо-плохо-хорошо. Невозможно быть все время радостным идиотом. Я не боюсь быть одна, мне с собой комфортно, мне это в кайф. Какую-то книгу хорошую почитал, знакомого встретил, по работе похвалят — и настроение “завтра всех победим”.

И мне важно, чтобы иногда “погладили по шерстке”, тогда работа не превращается в рутину. Это показатель того, что видят тебя, твою работу. Мне кажется, это для всех важно.

— Съемка для интервью проходила в художественной студии. Реализовываешь давнюю мечту?

— Я всегда плохо рисовала, в школе уроки ИЗО были одними из самых нелюбимых, потому что ничего не получалось. И всегда с легкой завистью смотрела на людей, которые запросто могут нарисовать что угодно. Однажды услышала фразу, что научиться рисовать может любой. С тех пор периодически мелькала мысль, что было бы неплохо научиться хоть чуть-чуть рисовать. В апреле на глаза попалось объявление о наборе курса ботанической иллюстрации карандашами. Вот теперь учусь рисовать.

— Можешь рассказать о каких-то комичных ошибках в работе?

— Однажды я по телефону брала гигантский комментарий и в конце поняла, что шнур вставила не в то гнездо. Перезванивала, говорила «простите-извините-повторите».

Как-то перепутала посла Великобритании и главу представительства ЕС в Беларуси. Я записала комментарий посла Англии с полной уверенностью, что это глава представительства ЕС. Материал опубликовали и через пару часов мне позвонила сотрудница представительства и сказала, что Майры Моры нет даже в стране.

— Тебе комфортно жить в нашем обществе?

— Не очень. Видела и более комфортные общества. Мне кажется, у нас нетерпимы к другим людям, другим взглядам, другим национальностям. Мне не нравится, когда при мне высказывают что-то в стиле “эти чурки на базаре” или какие-то гомофобные эпитеты. Единственным мерилом человека должны быть его поступки, но никак не национальность, религия, ориентация. Думаю, если бы общество было терпимее, оно было бы лучше. Ну, и в целом люди злобноватные. Мне кажется, что это от бедности, неустроенности. Бытового хамства полно. Да, люди сбросятся на помощь кому-то, но так же спокойно в очереди беременной будут кричать: “Куда вы прете?!” “Синдром вахтера” тоже часто встречается.

— Помогает в работе то, что ты женщина?

— Даааа. Если собеседники мужчины, то с ними действенно похлопать ресницами, попросить объяснить, рассказать. Ну, и обычно с мужчинами действует негласный кодекс джентльменского отношения к женщине. Не со всеми, конечно… Но в целом стараются быть более вежливыми.  Чисто физически бывает не очень просто. Например, я маленького роста, когда большое мероприятие, много фотографов и они начинают оттеснять, то могут задвинуть так, что будет не видно, не слышно.

— Что для тебя верх карьеры?

— Наверное, когда не будет сил бегать по мероприятиям, буду в офисе работать редактором.

— Злым или добрым?

— Въедливым.

Как вырастить медиа с огромным комьюнити — открытая встреча с редакцией Onlin­er (19 июня, офис БАЖ)

Медиаправозащита: Открытая встреча с главредом российского проекта «Медиазона» Сергеем Смирновым (27 июня, регистрация)

Наста Бойка: У мяне ёсць план на ўласнае медыя праз некалькі гадоў

Ірына Новік: Адчуваю сябе Калумбам! І гэта прыемна