Прапорщик Бабич видел или Как в Бобруйске «отключили» закон «О СМИ»

Седьмого июля в Бобруйске судили журналистов — за их профессиональную деятельность. Для Бобруйска это что-то новое. То есть такого здесь еще не бывало. Никогда. Со времен основания города.

Журналисты были задержаны вечером шестого июля, когда освещали мероприятия, проходившие на площади имени (прошу прощения) Ленина. Были там по редакционному заданию. На площади в это время проходили «официальный» концерт, посвященный якобы празднику Ивана Купалы и «неофициальный» «молчаливый протест», посвященный, как можно понять, общественно-политическому и экономическому кризису в Беларуси.

Задержано было четверо журналистов. Двое из них — из «Бобруйского курьера»: Виктор Качан и Виктор Масалович. Я дал им задание написать информацию и сделать фото/видеорепортаж. В итоге и то, и другое пришлось делать мне самому.

Далее — почти шестичасовое (до двух часов ночи) «стояние» в/около отдела милиции № 2, многочисленные попытки встретиться с кем-либо из милицейского руководства, неоднократные объяснения дежурному, что задержаны журналисты, которые были «при исполнении» и должны быть незамедлительно освобождены и т. д.и т. п. В итоге журналисты провели ночь в Изоляторе временного содержания (ИВС), а на следующий день их повезли в суд. В суде, разумеется, я был. В качестве свидетеля. И это было что-то.

Надо сказать, что шестого июля в Бобруйске задержали 23 человека. Их разделили на две группы — соответственно, было и двое судей. Суд работал, как конвейер на механическом заводе, — по одному шаблону… Дела журналистов «Бобруйского курьера» рассматривала судья Наталья Черепухо. Свидетелями со «стороны обвинения» (у всех 23‑х задержанных!) были прапорщик Бабич и старшина Озеров.

Первое, что сделал прапорщик Бабич, войдя в качестве свидетеля в кабинет судьи, — набросился с обвинениями на меня, другого свидетеля по рассматриваемому делу. Это было интересно. Поэтому какое-то время я просто наблюдал и слушал, ожидая вроде бы прогнозируемой реакции судьи: мол, вы по делу обвиняемого говорите, а не о другом свидетеле.

Но судья никак не реагировала, и поэтому я аккуратно, чтобы не повредить нежной прапорщицкой психики, проинформировал его, что обвиняемый вообще-то — другой человек, то есть не я.

Но прапорщик не останавливался. То ли с его психикой (а может быть, и совестью) что-товсе-таки уже произошло до того, как он вошел в кабинет судьи, то ли он хотел банально нас всех «заболтать», поскольку перед этим его доводы обвинения стали рассыпаться.

Но из «показаний» свидетеля Бабича (прапорщика милиции) против свидетеля Санотенко (главного редактора газеты) выяснилось, что последний, оказывается, «переходил улицу Советскую в неположенном месте, осуществлял не разрешенную никем видеосъемку с противоположной стороны этой улицы…» На вопрос свидетеля Санотенко свидетелю Бабичу «зачем, спрашивается, вы врете?», есть ведь видео, на котором все видно и понятно, прапорщик ничего не ответил и ушел «в глухую несознанку».

Судья не стала его «догонять». В результате чрезвычайно объективного рассмотрения дела, выслушав доводы свидетеля Санотенко — руководителя газеты, лучше знающего, почему и для чего журналисты Качан и Масалович были вечером шестого июля на площади имени Ленина, судья приняла решение: вина доказана, оба участвовали в неразрешенном массовом мероприятии, штраф — пять базовых величин. Таким образом, седьмого июля в Бобруйске (временно?) отключили действие закона «О СМИ», и наконец-то восторжествовало правосудие.

Затем, в кулуарах суда, я все-таки не выдержал и подошел к прапорщику Бабичу, чтобы убедиться, что с ним все в порядке и призраки «на противоположной стороне улицы Советской» его больше не беспокоят.

Но прапорщик Бабич, к сожалению, продолжал твердить: «Видел! Видел!»

Дальнейшая его судьба мне неизвестна.